Острова, затерянные во льдах (Орлов) - страница 18
Каждый раз, приезжая, мы заставали следы пребывания нерп. Видно было, что они посещали лунку, не давая ей замерзать. Но во время работы уже не всплывали.
В мае мы делали «станцию» в последний раз. Ночи уже не было, вовсю светило солнце, дни стояли теплые. Окончив работу, я решил остаться один в палатке еще на сутки.
Как только гидролог с каюром уехали и собачий лай затих вдали, я улегся на раскладушку и затаился, надеясь выследить и снять эту осторожную нерпу. Тишина на льду стояла удивительная. Нерпа не появлялась. Лишь временами вода вздымалась в лунке, как будто где-то неподалеку проплывало какое-то существо. Ночью я дремал, мне казалось, что за стеной палатки поскрипывают шаги, но я гнал от себя эти мысли. Кто может здесь ходить? На следующее утро я все-таки увидел нерпу. Она осторожно вплыла в лунку, под водой напоминая кошку. Приблизилась к гладкой как зеркало поверхности воды, чуть выставила ноздри и тут же, ударив ластом, должно быть заподозрив неладное, скрылась. Я успел сделать опять всего лишь один кадр.
Каюр не поленился приехать за мной и на этот раз. Оказалось, что всю ночь вокруг палатки ходил белый медведь. Он протоптал на свежем снегу дорожку. У меня не было оружия, а при расставании я попросил гидролога за мной не приезжать, собираясь вернуться пешком.
Кто знает, не появись каюр с собаками, может, мне и привелось бы еще тогда познакомиться с характером медведей. Раздосадованный неудачей со съемкой нерпы, я даже пожалел, что его так не вовремя принесло. Палатку пришлось разбирать. Гидролог дал наказ вывезти все на берег, пока не стаял снег и не начали взламываться льды.
Близилось лето, и повторить съемку уже нечего было и мечтать, разве что в следующем году. Но ждать этого нужно было слишком долго…
Изба
на пустынном берегу
После долгих пасмурных дней солнце наконец-то прорвало облака, растопило их, и над нами раскрылось синее небо. Доски флюгеров на метеоплощадке вот уже несколько дней застыли отвесно, показывая полный штиль. Тишина стояла такая, что от нее звенело в ушах. А солнце все кружило и кружило по небосводу, не собираясь исчезать, и смотреть на это было невыносимо. Наступило лето.
От мыса Челюскин до Малого птичьего базара было, как говорили знатоки, километров двадцать — двадцать пять. Еще с зимы задумал я сходить туда поснимать непуганых птиц, но после того, как мы остались на пеленгаторе втроем, больше об этом и не помышлял.
Навигация приближалась, людей на станции, как всегда, не хватало, полярники разъехались в отпуска, и надеяться, что пришлют замену, было трудно. Двенадцатичасовые вахты в эфире изматывали нас так, что после дежурства ни о чем и думать не хотелось, кроме сна. В воздухе постоянно висели самолеты ледовой разведки, выходили на связь суда, целая россыпь автоматических станций дрейфовала во льдах, и напряжение в эфире не утихало. Дни были сломаны, время летело. Жизнь наша, казалось, замкнулась между аппаратной, кают-компанией и двухэтажным домом, где мы отсыпались. Разве мыслимо, рассуждал я, при таком распорядке вырвать время на столь дальнюю дорогу— туда и обратно пятьдесят километров! Но так думалось лишь до той поры, пока не засветило солнце и не стал прямо-таки на глазах проседать и съеживаться снег.