Перевалив за гребень хребта, замыкающего долину Дремучего, мы спустились в левый приток Малой Косы и продолжали медленно подниматься к гольцам по его распадку.
В полдень среди зарослей ветреницы, аквилегии и бадана отряд остановился на отдых. Вокруг в россыпях сновали бурундуки и сеноставки. Они внезапно появлялись на камнях, звонко свистели и цвиркали и снова исчезали в пустотах россыпей. В стланике суетились кедровки, набивая орехами подъязычные мешки. Несколько раз над нами пролетали горлицы и чечевицы.
В горах было бы прекрасно, если бы не огромные рои комаров и мошек, непрерывно крутящиеся над памп. Эти отвратительные насекомые, справедливо получившие название гнуса, могли отравить всю прелесть похода. Сегодня они были очень многочисленны и неистово злы. Гнус не дал возможности спокойно допить чай и погнал нас выше в горы.
Около восьми часов вечера на одной из скальных гряд среди россыпей и стланика показался медведь. Расстояние до него не превышало четырехсот метров. Зверь шел в нашу сторону, но, спустившись в распадок, скрылся в зарослях стланика. Мы бросились к нему наперерез, стараясь как можно бесшумнее перепрыгивать с камня на камень.
Медведь выбрался из узкой и глубокой лощины и несколько мгновений был хорошо виден, но снова исчез в зарослях. Мы пробежали еще несколько десятков метров, удобно встали за большим камнем и приготовились к встрече.
Зверь снова вышел из стланика; он продолжал приближаться и находился уже метрах в стапятидесяти от нас. Теперь его могли хорошо рассмотреть. Это был среднего размера, удивительно светлый, почти желтый медведь. Он довольно быстро шел по россыпи вдоль зарослей стланика. Я не спускал его с мушки, выжидая удобного момента для стрельбы. Не останавливаясь, зверь время от времени срывал прошлогодние шишки стланика, повсюду висевшие на ветвях.
Я тихонько свистнул, но медведь, казалось, меня не услышал. Тогда я свистнул громче, надеясь, что зверь остановится, и в то же время опасаясь, как бы он снова не скрылся в ложбине. Но зверь не обращал на свист ни малейшего внимания, принимая его, очевидно, за свист пищух.
Вдруг медведь остановился, срывая шишку стланика, и повернулся к нам полубоком. Я выделил его сзади, под правую лопатку, но было трудно рассчитать, куда пойдет пуля, и я медлил с выстрелом.
— Стреляйте, — сказал Велижанин.
Выстрел раздался. Медведь мгновенно вскинулся на дыбы, но выстрелить по стоящему зверю я не успел. Со страшной скоростью он бросился удирать. Снова прогремел выстрел, и мы увидели, как под медведем взметнулось облачко каменной пыли. И тут я самыми скверными словами изругал в душе Велижанина, будучи совершенно уверенным в том, что во всем виновато его «стреляйте» — ведь я до сих пор не научился спокойно смотреть сквозь прорезь прицела на такой дорогой охотничий трофей. Да простит мне Аркадий этот скверный порыв души.