– Но ради Бога скажите, как это случилось? В газетах пишут, что вы чуть не убили человека, который сыграл над вами такую шутку.
– Газеты по обыкновению лгут. Я до него не дотронулся.
– Неужели? Ну уж извините, после такого удара по лицу я переломал бы ему все ребра.
– Явились полисмены, и тем дело кончилось. Не позволят же поднимать шум и драку на платформе, ведь это не поле в Солсбери[7]. И притом, кто же знает заранее, что он может или не может сделать?
– Разумеется, это только и можно сказать после того, как сам поколотишь или тебя поколотят. Но что это за человек и что такое говорится в газетах насчет презрения к нему со стороны благородной фамилии?
– Все это вздор и ложь, и больше ничего. Он ни разу не встречал никого из фамилии Де Курси.
– Значит, правда в том, где дело касается другой девушки, не так ли, Кросби? Я ведь знал, что при нынешней помолвке вы находились в каком-то затруднительном положении.
– Не знаю, из-за чего и почему он изображал такого разъяренного зверя. Вы, верно, что-нибудь слышали о моих оллингтонских знакомых?
– О да, слышал.
– Клянусь, как перед Богом, что у меня и в мыслях не было ничего дурного против них.
– Молодой человек тоже был знаком с ними? О, теперь я все понимаю! Он просто хочет занять ваше место. Как видно, он недурно принялся за дело. Что же вы намерены с ним делать?
– Ничего.
– Ничего! Очень странно! Я бы представил его судьям.
– Дело в том, Буттервел, что я обязан пощадить имя той девушки. Я знаю, что поступил весьма дурно.
– Да-да, мне кажется, что очень дурно.
Мистер Буттервел произнес эти слова весьма решительным тоном, как будто он не намерен был допустить ни малейшего извинения в этом поступке и, во всяком случае, скрывать свое мнение. Кросби осуждал себя в деле своей женитьбы и вместе с тем заботился, чтобы другие, услышав от него самого подобное обвинение, сказали бы что-нибудь в его оправдание. Ведь приятелю нетрудно сказать, что подобные интрижки весьма обыкновенны и что в жизни нередко случается поступать неосмотрительно, даже опрометчиво. Он надеялся на такую благосклонность со стороны Фаулера Прата, но тщетно. Буттервел был добрый, снисходительный человек, старался всем угодить и никогда не брал на себя обязанности читать мораль, а все-таки и Буттервел ни слова не сказал в утешение Кросби. Кросби не имел на своей стороне ни одного человека, который бы смотрел сквозь пальцы на его проступок, считал бы это не проступком, но безрассудным увлечением. На стороне Кросби не было никого, кроме членов семейства Де Курси, которые совершенно овладели им и, как говорится, проглотили его живьем.