— Ваше величество, я…
— Минутку, милорд, — прервал его Кэйлеб, его голос звучал чуть тише, образуя своего рода уединенный альков в центре громовых приветствий, все еще раздававшихся вокруг них. Брови Грин-Маунтина изогнулись дугой, и император улыбнулся ему. — Есть много вещей, которые я хотел бы сказать вам в этот момент, — продолжил Кэйлеб. — К сожалению, прекрасно понимаю, что вместо этого нам нужно обсудить множество официальных вопросов, не говоря уже о всех публичных проблемах, с которыми нам обоим придется мириться. Уверяю вас, у меня есть свое публичное лицо, готовое ко всему этому. Но сначала императрица, моя жена, строго-настрого наказала мне моим самым первым долгом в Чисхолме передать вам и королеве-матери всю свою любовь.
— Я… — Грин-Маунтин остановился и прочистил горло. — Я благодарю вас за это, ваше величество, — сказал он через мгновение, его собственный голос был немного хриплым. Его рука на секунду сжала предплечье императора. Затем его ноздри раздулись, и он глубоко вдохнул.
— И теперь, когда вы передали ее послание, ваше величество, боюсь, нам действительно нужно уладить эти формальности. — Его голова слегка дернулась, указывая на ряды великолепно одетых аристократов — часть которых казалась чуть менее приветливой, чем он сам, — стоящих позади него на почтительном расстоянии на забитой людьми набережной.
— Вы придете и познакомитесь со своими чисхолмскими подданными?
* * *
Приветственное тепло лилось из огромного камина слева от королевы-матери Эйланы Тейт, когда она сидела в конце стола, глядя поверх сверкающего серебра, полированного стекла и фарфора на темноволосого молодого человека, сидящего во главе этого стола. Последние несколько месяцев этот стул — тот, что во главе стола, — принадлежал Эйлане, и было странно видеть, что на нем сидит кто-то другой.
Особенно этот кто-то другой, — подумала она. — Меня бы ничуть не смутило, если бы я снова увидела сидящую там Шарли!
Она наблюдала, как император Кэйлеб повернул голову, смеясь над чем-то, сказанным бароном Грин-Маунтином, и обнаружила, что ее глаза пристально изучают его профиль. Как будто, глядя на него, она могла каким-то образом снова увидеть свою дочь. Затем, без предупреждения, Кэйлеб перестал смеяться над комментарием Грин-Маунтина и посмотрел прямо на нее, и она обнаружила, что ее глаза смотрят прямо в его глаза.
Они казались темными в свете лампы, эти глаза. Темными, глубокими и удивительно теплыми. Почти… нежными.
Странно. «Нежный» было единственным прилагательным, которое ей никогда бы не пришло в голову применить к победителю Рок-Пойнта, Крэг-Хука и Даркос-Саунда. И все же это был единственный вариант, который действительно подходил. Молодой человек, сидевший в кресле ее дочери, встретил ее пристальный взгляд прямо, без вызова, но с пониманием. С состраданием.