– Очень-очень! – заверил я, подняв девочку.
Весила она совсем ничего, словно пушинка. Цепь натянулась, я рванул её на себя и «вырвал» с мясом: крепление было рассчитано только на то, чтобы удержать ребёнка.
Эх, как давно я вот так не носил свою Дашку! Сколько лет уже минуло с тех пор…
Отогнав не вовремя подступившие воспоминания, я пошагал за Лаубе, который теперь шёл впереди и освещал наш путь.
Ну Симкин, ну, скотина! С каким наслаждением я бы свернул тебе шею!
Когда продавец увидел, как мы возвращаемся с Нюшей, то попытался оттолкнуть Михаила и убежать, но напарник ударом плеча отбросил его назад.
– Всё, тварюга! Теперь ты за всё ответишь! – Прошипел Мишка.
– Это не я! – завопил продавец. – Меня заставили! Я… я не хотел! Я с самого начала был против! У меня тоже есть дети. И я бы никогда не смог.
– Да? – презрительно хмыкнул Миша. – И кто же тебя заставил?
Зазвучали колокольчики, дверь открылась. Я бросил на Мишку недовольный взгляд – табличку-то он перевернул, а вот двери запереть забыл.
В магазин вошёл худой высокий мужчина в кожаной куртке, кавалерийских галифе и чёрной кожаной кепке со звездой на околыше. У него было холёное, выбритое до синевы лицо и пронзительный немигающий взгляд, вызывающий непреодолимое желание отвести глаза.
Это был взгляд убийцы.
– Он! – вскрикнул продавец, тыча в сторону вошедшего пальцем. – Это он заставил!
– Симкин, стоять! – среагировал Михаил, но чекист оказался быстрее.
В его руке словно ниоткуда появился пистолет. Глухо хлопнул выстрел. Во лбу продавца образовалась дырка.
Следующей мишенью был я, а у меня на руках маленькая Нюша и мне не дотянуться до револьвера. Миша тоже не успевал выхватить оружие. Что уж говорить про Константина Генриховича…
Я крутанулся на сто восемьдесят градусов, чтобы своей спиной закрыть девочку. Пусть лучше я, чем она…
Но тут послышался дикий нечеловеческий крик. Это Гром без всякой команды бросился на помощь хозяину.
Его стальные челюсти сомкнулись на руке Симкина, заставляя чекиста отпустить пистолет.
На секунду у меня мелькнула мысль оставить этого нелюдя, у которого из человеческого было только обличье, на растерзание псу, но потом стало жалко собаку. Зачем ей эта падаль?!
– Гром, отпусти, – скомандовал Лаубе.
И преданный пёс прекратил терзать измочаленную руку Симкина.
Подонок посмотрел на неё и завыл. Куда делся прежний хладнокровный взгляд, самоуверенность убийцы?
Я опустил девочку на пол.
– Подожди, солнышко.
Подошёл к Симкину и, бросив на него презрительный взгляд, с неописуемым наслаждением сказал:
– Всё, подонок! Ты арестован!