— А чем тебе Юра не нравится?
— Придумай что-нибудь другое. И вообще, если у нас нет согласия в этом вопросе, то давай кинем жребий.
— Антон, ну какой может быть жребий! Пусть будет Радимир, если тебе так нравится. Пусть будет маленький Радик…
— Ладно, я не настаиваю, — говорит Хосе Мануэль и вешает трубку.
Меня бьет нервная дрожь. Черт! Да за кого он меня принимает? Чтобы я фотографировал окровавленные жертвы? Если он думает, что я на все готов ради денег, то он ошибается!
Не в силах усидеть за столом я встаю и начинаю ходить из угла в угол. И без того творчество сдвинутых художников начинает меня доставать. Мне кажется, что даже мои собственные рисунки изменились. Стали более жестокими и кровавыми, а в лицах человеческих героев стало проступать что-то демоническое. Как будто, как в фильме «Горец», энергия побежденного перешла к победителю, но при этом так и осталась энергией зла, и, чем больше врагов ты убиваешь, тем меньше в тебе остается твоего настоящего, и уже непонятно, кто выиграл в итоге.
Не знаю, когда я буду воплощать эти свои рисунки на холсте, да буду ли? Сейчас, когда Анька беременна, и потом, когда родится ребенок, краской в доме лучше не вонять. Мысленно я уже простился с живописью и отложил ее в ужасно долгий ящик. Пока делаю только карандашные наброски.
От ходьбы я немного успокаиваюсь. И что я так взъелся на Хосе Мануэля? Да, его предложение пофотографировать мне неприятно. Но он же не давил на меня, не выдвигал ультиматум — или ты фотографируешь или увольняешься! Наоборот, сказал, что ценит мой труд и поэтому хочет, чтобы и с местным документальным разделом тоже все было в порядке. А с другой стороны, моя работа уже мало, чем отличается от работы фотографа, разве только теми, что я не выезжаю на места преступлений.
Я подхожу к столу и неловким движением раскрываю папку. Она падает, и ее содержимое разлетается по полу. Я не спешу собирать листочки. С высоты человеческого роста даже удобней обозревать работы. Я наклоняюсь и переворачиваю неудачно упавшие листочки лицевой стороной вверх.
Это работы Андреса Серрано. В его творчестве я усмотрел два направления. Первое — откровенное издевательство над религией и человеческими ценностями. Мастурбирующие монахини. Изъеденные нарывами ляжки и член мертвого священника курпным планом. Кардинал на фоне дыбы с окровавленной женщиной. Суперреалистичные фотографии трупов…
Второе направление — абстрактные фотокомпозиции с мутными кровавыми разводами и серия работ с силуэтами распятого Христа. В некоторых работах нет ничего предосудительного, при желании их даже можно назвать красивыми. В других Андрес снова плюет в лицо ошарашенному зрителю, но делает это уже более деликатно. Вот, например, распятый Иисус, но на переднем плане вместо толпы людей торчит шеренга куриных лап.