Приехавшим вечером следующего дня на подворье Топильскому и троицкому наместнику владыка позволил себя уговаривать, но хорошо знавший митрополита отец Антоний скоро заметил некую решимость в его глазах.
– Уж не напрасно ли мы порох тратим, святый отче? Вы решились?
– Покоряюсь воле государевой, – сдержанно ответил Филарет. – Давайте, давайте мне бумаги.
Проект манифеста оказался длинен и многосложен. Изучив его секретные пункты о имущественных и иных комитетах и комиссиях, митрополит погрузился в работу.
«Наконец друг добродетели, – иносказательно писал Топильский в Петербург, – убедился в необходимости сделать предполагаемое дело и принялся сегодня решительно за работу».
За трое суток Филарет полностью переписал проект манифеста, разделив его на три части и придав всему тексту звучание ясное и торжественное, приличествующее такого рода документу. «Божиим Провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на Прародительский Всероссийский Престол, в соответствии сему призванию Мы положили в сердце своём обет обнимать нашею Царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния…»
Филарет знал, что не столько рассудочный расчёт, сколько голос сердца вёл императора по пути освобождения. Хотелось передать, донести до всех и каждого ту доброту, которая обитала на высочайшем престоле, но главным оставалось ясное изложение вопроса: «…мы убедились, что изменение положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою Провидения… В силу означенных новых положений крепостные люди получат в своё время полные права свободных сельских обывателей…»
В эти дни на подворье был отменен приём посетителей, к важным лицам владыка высылал Парфения с извинением занятостью. Топильский объезжал московских родственников и знакомых, а вечера проводил на Троицком подворье, отвечая на вопросы и сомнения митрополита. Генерал-губернатор, узнав из письма дяди, бывшего членом Государственного совета, о дате предстоящего подписания манифеста, сделал вывод, что государь непременно по сему поводу зимою же посетит первопрестольную, и распорядился готовить медвежью охоту.
Филарет же дни и ночи проводил за письменным столом, исписывая лист за листом летящей скорописью, а после правил написанное, сокращая и добавляя, стремясь в немногих словах сказать многое… «Полагаемся и на здравый смысл нашего народа… с надеждою ожидаем, что крепостные люди, при открывающейся для них новой будущности, поймут и с благодарности) примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта…» Колебался, как об этом сказать, ибо кому неведомо было как раз