– Грек, – говорит Гвенди. – Хотя стал римлянином.
Уинстон, кажется, злится, что его перебили.
– Какая разница? Этот Плутарх что-то писал о каком-то завоевателе Александре. И вроде как Александр сказал… я не помню дословно, но…
Гвенди снова перебивает. Ей нравится перебивать Уинстона, и, собственно, почему бы и нет? Он сам не только мешает ее заданию, но и грозится ее убить.
– «Когда Александр увидел широту своих владений, он разрыдался, ибо уже не осталось больше миров для завоевания».
Однако Уинстон не злится. Он улыбается так широко, что вся нижняя половина его лица почти исчезает, утонув в жировых складках, и у Гвенди снова мелькает мысль, что Гарет Уинстон сошел с ума. Перспектива заполучить себе целый мир, где можно править безраздельно и вечно, снесла ему крышу. Наверняка тут любой бы не выдержал.
– Да! Точно! И я был как тот Александр, сенатор Питерсон! У меня не осталось больше миров для завоевания! Я достиг своего предела! Что ждало меня в будущем? Только старость? Я бы старел и беспомощно наблюдал, как толстею все больше и больше, как лицо покрывается морщинами, как разрушается мое тело? И разум! – Его улыбка превращается в гаденькую усмешку. – Вы сами знаете, как оно происходит, да?
Гвенди не ведется на эту уловку.
– Чисто гипотетически предположим, что этот мир существует, Гарет. Даже если он существует, все равно вы его не получите. Если отдадите им пульт управления.
Улыбка Уинстона гаснет. Он недоверчиво щурится.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Если вы отдадите им пульт, мир сразу рухнет. Если эта Башня настолько сильна, как вы говорите, тогда все миры рухнут. Включая и ваш удивительный мир со всеми алмазными рудниками и прочим.
Он издает презрительный смешок.
– Зачем бы им, этим людям… людям Бобби… рушить миры? Они сами погибнут вместе со всеми.
– Мне кажется, эти… люди Бобби, которые дергают за все ниточки – в том числе и за ваши, – никакие не люди, а властелины хаоса. – Секунду помедлив, Гвенди кричит не своим голосом: – Башня должна быть разрушена! Правь, Дискордия!
Уинстон отшатывается, словно Гвенди влепила ему пощечину.
– Ты совсем сумасшедшая?
Это был голос Фарриса, думает Гвенди. Не знаю, как он пробился и почему – возможно, Фаррис уже мертв, – но это был его голос. Потом ей вспоминается их последняя встреча, разговор на крыльце ее дома в Касл-Роке. Я помогу, если смогу, сказал он в тот вечер.
– Подумайте, что вы делаете, Уинстон. Бога ради, подумайте.
– Я уже все обдумал. И я сразу могу распознать, когда мне пытаются парить мозги. Давайте посмотрим на этот ваш легендарный пульт управления. Сидите на месте, сенатор. Даже не шевелитесь. Это первое предупреждение, а второго не будет.