Да, говорит Ричард Фаррис, это нехорошо. Положение отчаянное.
В голове что-то мелькает, и когда Уинстон наставляет на Гвенди зеленый тюбик, она поднимает руку:
– Подождите! Я уже почти вспомнила!
Отчаянное положение. «Dire Straits». Не самая любимая группа Райана, но одна из любимых… и ему очень нравилась песня, где были слова… иногда ты – ветровое стекло, иногда – бьющийся о стекло…
– Жук! Иногда ты – ветровое стекло, иногда – бьющийся о стекло жук!
– Женщина, ты о чем говоришь?
– О жуках. О повелителе жуков. Это единственный человек в экипаже, кому я доверяю на сто процентов. Единственный, кто в меня верит. Адеш. Я отдала ему пульт управления. Попросила спрятать в лаборатории.
– Правда?
– Да.
– Ты знаешь, где именно в лаборатории?
Гвенди не имеет понятия.
– Да. Я вам покажу.
– Можно было бы убить тебя прямо сейчас и обыскать лабораторию самому, – говорит он. Поднимает зеленый тюбик… и сразу же опускает. И улыбается. – Но ты, дорогуша, меня разозлила. Еще как разозлила. Я хочу, чтобы ты увидела, как я заберу твой драгоценный пульт. Может, я даже оставлю тебя в живых. Кто знает?
Ты знаешь, думает Гвенди. И я тоже знаю.
– Пойдем, пока все еще завтракают. – Он машет рукой, в которой держит зеленый тюбик. – После вас, сенатор.
Пятый луч.
Гвенди с Уинстоном проходят по коридору мимо табличек на французском языке: «LAVEZ-VOUS LES MAINS»[12], «RAMASSE TA POUBELLE»[13] и даже «NE PASSE FUMER»[14]. Последнее вроде бы очевидно. Хотя кто знает французов с их «Голуаз»[15].
Здесь тоже слышится слабый, но различимый скрип. Гвенди уже успела к нему привыкнуть, а вот Уинстон, кажется, нет.
– Ненавижу этот звук. Как будто вся станция рушится.
– Нет, – говорит Гвенди. – Ее разрушите вы. Вы разрушите все.
Он пропускает ее замечание мимо ушей, словно это его не касается. Классический случай неизлечимого нарциссизма, думает Гвенди. Может быть, это болезнь всех мегауспешных людей. Боже, хотелось бы думать, что нет.
– Почему вы отдали пульт этому мулату? И что вы ему сказали?
Этому мулату, думает Гвенди. Господи боже. А Джафари, наверное, для него черномазый.
– Потому что я ему доверяю, я уже говорила. А что я ему сказала… – Она качает головой. – Я не помню.
Это ложь. Теперь она помнит все. Помнит, как тяжело было отдать пульт управления в чужие руки. Помнит, с каким любопытством Адеш разглядывал пульт. И, самое главное, она помнит, как говорила ему, что нельзя прикасаться к кнопкам. У вас может возникнуть практически неодолимое желание к ним прикоснуться, но ему надо сопротивляться. Сможете? Адеш сказал «да-да», он был уверен, что сможет, и, поскольку Гвенди надо было кому-то довериться, она отдала ему пульт. И с трудом удержалась, чтобы тут же не вырвать его обратно из рук Адеша, прижать к груди и закричать: