Значение отца Александра в церковной жизни понималось его современниками, «…у вас на Западе, – писал в апреле 1972 года протоиерей Всеволод Шпиллер архиепископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию (Кривошеину, 1900–1985), – есть свой талантливый, умный, столько знающий, до мозга костей американизировавшийся мифо-ненавистник отец Александр Шмеман», занимающий «исключительное положение в церковных кругах в Америке, а впрочем, и во всех междуцерковных и общественных кругах». В его работах, отмечает далее отец Всеволод, «очень интересных, как всегда бесспорно блестящих, как всегда по существу не бесспорных», очень много «важной настоящей правды». «Мне кажется, что он тысячу раз прав, когда утверждает, что в совершенно новом для Православной Церкви мире в Америке, преходящий образ которого так не похож на прежний, Церковь вынуждена была отыскать путь и стать на него к новым формам всей Ее жизни и канонического устроения, чтобы быть Церковью. Вероятно, в Европе вы тоже пойдете каким-то своим путем к ожидающим Православную Церковь в Европе новым формам ее бытия. Но это же самое происходит и у нас» (213, с. 408). Справедливости ради надо отметить, что отец Всеволод и отец Александр не раз публично полемизировали по некоторым вопросам. Однако «в чем-то самом важном, на большой глубине, мы все гораздо ближе друг к другу, чем кажется, несмотря на различие планет, на которых живем», – писал отец Всеволод из Москвы. Из Нью-Йорка отвечал отец Александр, что «в самом (и единственно) важном… чувствует свое полное духовное единство с Вами» (213, с. 471).
Главное ощущение от работ отца Александра Шмемана – радость. «Вчера шел от вечерни домой среди торжествующей красоты блестящих на солнце деревьев и думал: сколько незаслуженного счастья дал нам Бог»; «Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться»; «Без радости и церковность, и молитва как-то безблагодатны, ибо их сила – в радости. Религия стала синонимом “серьезности”, несовместимой с радостью. И потому она так слаба. От нее хотят ответов, мира, смысла, а она только в радости. Это ее ответ, включающий все ответы» (210, с. 293, 297, 319), – записывал он в Дневник. И как не вспомнить здесь святого кронштадтского пастыря, который любил целовать цветы, приговаривая при этом: «Лобызаю десницу, создавшую тебя столь дивно».
«Он любил улицы, жизненный напор, музыку, огни, ритмы Нью-Йорка, – вспоминал Сергей Александрович Шмеман, – так же, как любил он природу Северного Квебека, где мы проводили лето и где вместо небоскребов были березы и сосны, а вместо запруженных рек Нью-Йорка – прозрачные воды Лабельского озера. Это была любовь к жизни, которая распространялась на всех вокруг…» И могло ли быть иначе? Человек, обретший веру и пришедший к Богу, не может не радоваться своей свободе с Богом, своей любви к Богу и людям. И этой радостью отец Александр щедро делится с нами.