— Что случилось, Антон? — спрашивает Извекович.
Тамковская смотрит на меня широко открытыми глазами: у нее такое выражение лица, будто она видит перед собой государственного преступника, которого ведут к месту публичной казни.
— Понятия не имею, Роберт!
Раздвигаются двери лифта, мы вчетвером втискиваемся в узкую кабину.
— Учтите, я должна буду обо всем сообщить нашему руководству, — говорит Тамковская, строго сжимает губы, складки прорезают ее подбородок. — Я уже сообщила, что вчера вы…
— Идите в жопу, Ольга! — говорю я. — Не стройте из себя начальницу. Завтракайте и приступайте к работе, я скоро вернусь, осуществлю над вами методологическое руководство. Проверю ваши дневники приема!
Полицейский открывает дверцу машины, я жду, что он придержит мою голову, но полицейский невнимательно смотрит американские фильмы, дверцей прищемляет мне ногу.
— Легче, Кунгузов, легче! — говорит полицейскому его начальник с переднего сиденья. — Антону Романовичу нога еще пригодится. Верно, Антон Романович? Дед рассказывал, — дешевле было заказать один сапог сапожнику, чем два. Знаете частушку — «Хорошо тому живется, у кого одна нога»? Вот, теперь закрывай, Кунгузов. Поехали!
Машина трогается. Кунгузов — вот, значит, кто ездил за таблетками для умирающего Лебеженинова — остается у крыльца гостиницы, обернувшись, я вижу, как к нему подходят Тамковская и Извекович. Кунгузов козыряет — не иначе Извекович назвал свое воинское звание.
— Частушки — наше народное достояние, — говорит полицейский. — Обожаю их и классику. Толстой, Достоевский. Перечитываю. И лучше начинаешь понимать людей. Согласны? Преступление и наказание. Только сейчас не найти преступника, который бы страдал, хотел бы открыться, признаться, покаяться. Все себя выгораживают, оправдывают, никто никогда не скажет: «Да, я убил. Судите меня!» Нет! Смотрит на тебя, морда наглая, жизнью доволен, наказания не боится. А страх должен быть. Он держать должен. Без страха никак! А теперь кто кого боится? Да никто никого не боится! Согласны?
— Конечно! Без страха жить невозможно.
— Это вы как психолог говорите?
— Не только. — Меня вот-вот стошнит. — Как гражданин. Как человек.
За длинным столом в кабинете полицейского начальника сидит главный местный эфэсбэшник, широкоплечий и бровастый. Он читает газету, которую отшвыривает при нашем появлении.
— Михаил Юрьевич! — говорит эфэсбэшник, устало и с укоризной.
— Иван Суренович! — в тон ему отвечает полицейский начальник.
— Наше дело на контроле, Михаил Юрьевич. — Эфэсбэшник кивает на потолок.
— В курсе, Иван Суренович, в курсе.