— Ну, так как?
— Одно следственное действие.
— В моем присутствии.
— Не вопрос.
Оба смотрят на меня, и одновременно произносят:
— Антон Романович!
— Да! — отвечаю я.
— Присаживайтесь. — Полицейский начальник отодвигает стул, обходит стол, встает рядом с эфэсбэшником. — Прошу!
Мы садимся. Они сидят напротив. Рядышком. Потом полицейский начальник встает, открывает стоящий в углу кабинета холодильник.
— Иван Суренович? С газом? Антон Романович? — Он ставит на стол большую бутыль воды, три стакана, наливает воду в стаканы, мы с ним начинаем пить воду, а эфэсбэшник, подняв с пола газету, тщательно складывает ее.
— Так, — полицейский начальник ставит стакан на стол, — так, Антон Романович, так-так…
Я думаю о том, что мой начальник беспрерывно звонит на забытый в номере гостиницы телефон, о женщине, которая была со мной этой ночью. Думаю об ангеле. Сегодня мне надо позвонить врачу. У меня будут хорошие анализы, надо начинать жить.
— Антон Романович! — Полицейский начальник чуть наклоняется вперед. — Где вы были вчера от половины одиннадцатого вечера до одиннадцати?
Эфэсбэшник вздыхает, кривит физиономию, подмигивает.
— Антон Романович, — говорит он, — Михаил Юрьевич спрашивает неофициально. Вы ни свидетель, ни подозреваемый. Это не допрос, это даже не разговор. Это — беседа.
— А в чем, по-вашему, разница между беседой и разговором? — спрашиваю я, свинчиваю крышку с бутылки и наливаю себе еще воды.
— Антон Романович, — полицейский начальник говорит, продолжая смотреть на меня, — Иван Суренович — и я с ним в этом согласен — считает, что за слова, сказанные во время разговора, надо отвечать, ведь разговор может быть серьезный, очень серьезный, а беседа — это что-то вроде встречи друзей. Кто-то что-то сказал, но разве друзья друг на друга обижаются? Правда, мы, Иван Суренович и я, надеемся, что вы ответите нам честно. Ведь вам нечего скрывать?
— Ну, как сказать, — говорю я. — Каждому есть что скрывать.
— Тут я соглашусь, — говорит эфэсбэшник. — У нас у всех скелеты в шкафах.
— У меня — нет, — говорит полицейский начальник.
— Да ладно, Михаил Юрьевич!
— Мои скелеты в открытом доступе, Иван Суренович. — Полицейский начальник буравит меня взглядом. — И у меня шкафов нет. Антон Романович! Так вы скажете — где вы…
— Тут замешана женщина, — говорю я.
— Кламм, — говорит эфэсбэшник.
— Простите?
— А, Кламм! — говорит полицейский начальник. — Я так и подумал!
Они оба смотрят на меня.
— Антон Романович, — говорит полицейский начальник, — дама, с которой вы были вчера, подтвердит, что была с вами именно с половины одиннадцатого до одиннадцати вечера?