– Давай, давай! – торопила девочка. – Держись за меня.
Опираясь на хрупкое детское плечико, он сумел каким-то чудом подняться. Его качало, мутило, ноги дрожали, глаза застилала тьма, однако, упав, он рисковал навредить ребенку. Титаническим усилием воли Тур заставил себя сделать первый шаг. Затем еще один. И еще. Сколько их было?
Он свалился сразу же, как только миновал арку, и тьма жадно сомкнулась над ним.
Эймир Заитдан шел на поправку.
Вот уже две с половиной недели при нем неотрывно находилась странная темноволосая девушка с разноцветными глазами, сумевшая определить причину его болезни и назначить правильное лечение.
Жители Сантаррема не устраивали пока пышных торжеств, но всеобщее настроение было приподнятым. В храмах Джиан-лла не гасли свечи – люди молились за выздоровление эймира и просили бога не оставлять своей милостью его долгожданную спасительницу.
На следующий же день после того, как Рун появилась в покоях властителя Сантаррема, он отправил своих людей к старой Зайнаб, у которой девушка снимала комнату, и повелел перевезти все ее вещи к себе во дворец. Зайнаб получила щедрое вознаграждение – и повышенное внимание соседей, тут же прознавших, что знахарка, сумевшая помочь их эймиру, жила у нее.
Во дворце для Рун выделили комнату, смежную с покоями больного, но девушка там почти не бывала. Дни и ночи она проводила у постели эймира, пристально наблюдая за малейшими изменениями в его состоянии. Болезнь отступала тяжело: временами Заитдану становилось хуже, и тогда Рун сутками не смыкала глаз, стараясь облегчить его страдания. Но бывали и хорошие дни, когда эймиру удавалось сесть, обложившись подушками, перекусить без видимого отвращения к еде, выпить немного вина. В такие моменты он полюбил разговаривать с Рун – она оказалась интересной собеседницей, чем немало удивила эймира. Среди его жен и наложниц были чужестранки, но их, как правило, с самого детства готовили к жизни во дворце властителя Сантаррема и обучали тому же, чему и женщин его страны: сладкоголосому пению, игре на музыкальных инструментах, страстному танцу, массажу, шитью, тонкостям ухода за собой, секретам продления молодости и красоты, умению рассказывать мудрые притчи и во всем угождать мужу и господину. Их красота радовала глаз и разжигала кровь, но не более того, и сейчас, когда эймир был еще слишком слаб для утех, ему не хотелось видеть никого из них.
Другое дело – Рун! Эта девушка побывала во многих странах и пережила немало. Она неохотно рассказывала о своей жизни, но проницательный эймир и так видел, что на ее долю выпало много страданий. Лежа порой без сна, он наблюдал за ней сквозь опущенные ресницы. Она становилась совсем другой, когда думала, что никто ее не видит. Взгляд ее делался мрачным, уголки губ опускались, придавая лицу горестное выражение, и столько скорби было в ее разноцветных глазах! Порой горькие слезы затуманивали ее взгляд – она сердито смахивала их с ресниц, упрямо сжимала губы, а то и вовсе закрывала руками рот, сдерживая непрошенные рыдания. В такие мгновения Заитдану хотелось обнять ее и утешить, разрешить все ее проблемы и неприятности, наказать обидчиков. Все у него для этого было – и сила, и власть, и возможности, не было только права вмешиваться в жизнь этой странной и скрытной девушки. Он уважал ее нежелание делиться своими горестями и боялся нарушить установившееся между ними взаимопонимание, а потому ему оставалось лишь гадать, что с нею произошло и отчего она так печальна.