Гас хмуро взглянул на меня и спросил:
— В чем дело, Фрэнк?
— Мы ходили на железную дорогу, — ответил я, с трудом переводя дыхание.
Дойл глупо и самодовольно ухмыльнулся.
— Папаша не разрешает им играть на железной дороге, — сказал он.
Гас не обратил на него внимания и спокойно спросил:
— Что там с железной дорогой, Фрэнк?
Я поспешно выдал все, что переполняло меня с самой эстакады. К тому же меня подстегивали воспоминания о том, как панибратски лежала рука индейца на ноге у Джейка, и чувство вины из-за того, что я подверг опасности жизнь собственного брата.
— Там был чужой человек. Мужчина, — сказал я.
Все трое переменились в лице, и переменились одинаково жутко. Глупое самодовольство покинуло Дойла. Неспешная терпеливость Гаса улетучилась. Хальдерсон отбросил свои щепетильные манеры, и глаза его сделались похожими на винтовочные патроны. Все трое смотрели на нас, и я видел, как у них на лицах отразился и приумножился мой собственный страх. Приумножился до такой степени, что я и представить не мог. Приумножился, вероятно, потому, что взрослые — как ни болезненно было для меня это предположение — знали что-то такое, чего не знал я. Приумножился из-за выпитого ими алкоголя, а главное, из-за ответственности, которую они, взрослые, чувствовали по отношению к детям из своего круга.
— Мужчина? — Дойл поднялся, схватил меня за руку и притянул поближе к себе. Изо рта у него сильно несло пивом. — Что за мужчина? Он вас напугал, ребята?
Я не ответил.
Дойл до боли стиснул мне руку.
— Расскажи мне, сынок. Что за мужчина?
Я взглянул на Гаса в надежде, что он заметит на моем лице выражение боли. Гас явно пребывал в растерянности — из-за алкоголя, а еще из-за того, что я подорвал его доверие.
— Расскажи ему, Фрэнки, — сказал он. — Расскажи, что за мужчина.
Я ничего не говорил.
Дойл тряхнул меня. Тряхнул, будто тряпичную куклу.
— Расскажи мне, — требовал он.
— Расскажи ему, сынок, — попросил Хальдерсон.
— Расскажи ему, Фрэнк, — повторил Гас.
— Рассказывай, черт тебя побери! — заорал Дойл. — Что за мужчина?
Я глядел на них, ошарашенный их злостью, и понимал, что ничего говорить не буду.
Спас меня Джейк.
— Мертвец, — сказал он.