В эту субботу все было иначе — из-за мертвеца и из-за того, что мы с Джейком о нем сообщили. Отец приехал забрать нас из полицейского участка, где мы находились вместе с Гасом. Мы ответили на вопросы окружного шерифа по фамилии Грегор, — его спешно вызвонили в город с маленькой фермы, где собирались последователи церкви Уиллоу-Крик. Он не был похож на шерифа — одет в комбинезон, волосы свалялись от соломенной пыли. С нами он держался любезно, хотя и сделал строгое внушение, что железная дорога — не место для ребячьих игр. Он напомнил нам о несчастном Бобби Коуле. Когда он говорил о гибели Бобби, в его голосе слышалась искренняя грусть. У меня возникло ощущение, будто это событие не оставило его равнодушным, и я начал проникаться к нему симпатией.
Джейк страшно заикался, и в конце концов я обо всем рассказал сам. Индейца я не упомянул. Почему, не знаю. Шериф и полицейские в участке не выпивали и выглядели людьми смышлеными, я мог не опасаться, что они учинят насилие, если пойдут его задерживать. Но и Джейк в своем заявлении, сделанном в аптечной подсобке, умолчал об индейце и таким образом солгал. Единожды произнесенная ложь приобрела отчетливую форму, как будто ее высекли из глыбы известняка. Опровергать ее значило бы возложить на плечи моего брата невыносимую ответственность, вынудив его объясняться, почему он с самого начала утаил правду. С того самого момента, когда он с такой поразительной ясностью солгал, Джейк не мог произнести ни единого слова, не запутавшись в длинном и невнятном вступлении, которое приводило в замешательство и его самого, и всех присутствующих.
Мой отец прибыл, уже зная обо всем. Он стоял рядом с Гасом, дожидаясь, пока завершится допрос, а потом проводил нас к «паккарду». Хотя папа тщательно вычистил машину, после того как Гас наблевал на заднее сидение, в ней по-прежнему сохранялся неприятный запашок, поэтому домой мы ехали с опущенными стеклами. Отец загнал машину в гараж, мы вылезли, и он сказал:
— Ребята, мне надо с вами поговорить.
Он взглянул на Гаса, тот кивнул и удалился. Мы стояли перед открытой гаражной дверью. На другой стороне улицы церковь купалась в лучах предвечернего солнца, и ее белые стены желтели, словно пыльца. Я уставился на шпиль, и маленький крестик на его верхушке казался черным клеймом на фоне неба. Я вполне понимал, что сейчас произойдет. Отец никогда нас не бил, но умел сказать такое, что мы чувствовали, будто оскорбили самого Господа Бога. Именно это предстояло нам теперь.
— Дело в том, — сказал он, — что мне нужно быть в вас уверенным. Я не могу приглядывать за вами каждый день и каждую минуту, ваша мать тоже. Нам нужно знать, что вы отдаете отчет в своих поступках и не будете делать ничего опасного.