— Как продвигаются мемуары?
— Слова отличаются от нот, Натан. Их чертовски трудно подбирать, и я не уверен, что у меня это получается. Однако я приятно провожу время за работой.
У Эмиля и Лизы Брандтов был один из красивейших приусадебных участков во всем Нью-Бремене. Вдоль изгороди Лиза посадила кусты буддлей, на которых целое лето распускались красно-желтые соцветия. Тут и там на лужайке она устроила из цветов островки, обложенные красным кирпичом и поражавшие многообразием оттенков и форм. Ее огород занимал пространство размером всего лишь с фундамент нашего дома, но к концу каждого лета на нем в изобилии, поражающем воображение, вырастали помидоры, капуста, морковка, сладкая кукуруза, патиссоны и другие овощи. С миром людей Лиза ладила не очень хорошо, зато легко находила общий язык с растениями.
Ариэль принесла отцу кофе и сказала:
— Начну прямо сейчас.
— Отлично, — ответил Брандт и улыбнулся. Гладкая кожа на его правой щеке слегка натянулась от улыбки, в то время как левая щека, покрытая плотными рубцами, уродливо сморщилась.
Ариэль снова вошла в дом, и спустя несколько минут через окно угловой комнаты послышался голос Брандта, записанный на магнитофонную ленту, а следом — быстрое постукивание пишущей машинки. Когда мой отец и Эмиль Брандт приступили к еженедельной шахматной партии, я прислушался к пальцам Ариэли, летающим над клавиатурой. Отец настаивал, чтобы она записалась на предпринимательские курсы, а также освоила машинопись и стенографию, ибо считал, что, несмотря на все ее мечты и устремления, подобные навыки могут оказаться весьма полезными для женщины.
— е4, — пробормотал Брандт, открывая партию.
Отец передвинул пешку Брандта. Он делал за Брандта все ходы, поскольку тот не мог видеть происходившего на доске, зато обладал удивительной способностью представлять всю партию в воображении.
Отец вырос в Дулуте, угрюмом портовом городе, в семье моряка, который часто уходил в дальние плавания — обстоятельство, по-видимому, неплохое, потому что, когда отец семейства бывал дома, он пьянствовал и нещадно колотил жену и сына. Этого своего деда я никогда не видел, поскольку он вместе с двадцатью девятью своими товарищами утонул в море, когда угольный транспорт, на котором они шли, угодил в шторм у побережья Новой Шотландии. Мой отец был первым Драмом, поступившим в колледж. Он собирался стать адвокатом, законником. По рассказам матери, когда она встретила его, он был жутко умный и уверенный в себе, и она точно знала, что он станет лучшим адвокатом во всем «штате сусликов». Она вышла за него, когда окончила третий курс в университете Миннесоты, где училась музыке и актерскому мастерству. По мнению ее однокурсниц, отец был завидным женихом. Он только окончил последний курс юридического факультета. Шел 1942 год, отца призвали в армию. Когда его отправили на войну — сначала в Южную Африку, потом кампании сменяли одна другую, и так вплоть до Арденнской операции — мать уже вынашивала Ариэль. Война изменила Натана Драма, сильно изменила и полностью перевернула его планы. Вернувшись домой, он не имел ни малейшего желания вести судебные баталии. Вместо этого отец поступил в семинарию и принял сан. Прежде чем он стал настоятелем методистской церкви на Третьем авеню на Равнинах, мы успели пожить в четырех городах Миннесоты. Семья священника никогда долго не задерживается на одном месте, и с этим неприятным обстоятельством мы должны были безропотно мириться. Но моя мать выросла в Нью-Бремене, и мы часто гостили у бабушки и дедушки, поэтому с раннего детства хорошо знали этот город. Отец и Эмиль Брандт были знакомы давно, но по-настоящему сблизили их именно еженедельные шахматы. Партия продвигалась медленно и, как мне казалось, для отца и Брандта, двух ровесников, исковерканных одной и той же войной, игра была в первую очередь возможностью пообщаться без посредничества моей матери. Хотя Брандт любил ее и покинул, это не было препятствием к их дружбе. Или так я считал тогда.