Когда появился Джейк, Аксель шагнул ему навстречу. Он был высоким и статным, атлетически сложенным мужчиной с поредевшими белокурыми волосами и голубыми глазами, такими яркими, как будто для их изготовления он купил себе кусочек небес. Выражение лица у него всегда было какое-то печальное.
— Спасибо, Джейк, — произнес он искренне, с большим чувством.
Джейк кивнул — я понял, что в этом собрании он говорить отказывается.
— Где она? — спросил мой отец.
— В палате у Эмиля. Я не смею к ней приближаться. Никто не смеет. Джейк, она не хочет уходить. Нужно ее как-нибудь увести. Эмилю необходим покой. Ты поговоришь с ней?
Джейк окинул взглядом коридор, в тот момент пустовавший.
— Мы могли бы увести ее насильно, — продолжал Аксель, — но тогда разыграется сцена, и Эмиль еще сильнее расстроится, а я этого не хочу. Поговоришь с ней, пожалуйста?
Джейк взглянул на Брандта и кивнул.
Ариэль оставила Карла, подошла к Джейку и опустилась на колени. Ее глаза лихорадочно блестели.
— Джейки, пожалуйста, уведи ее отсюда, чтобы обошлось без сцен. Ему так необходим покой.
Я услышал, как он прошептал:
— Я попытаюсь.
Ариэль поцеловала его в щеку, он развернулся и пошел, по обе стороны от него шли отец и Аксель Брандт. Я смотрел, как ровно он шагает между двумя взрослыми мужчинами, и, хотя вели его не на расстрел, я понимал, какое тяжелое бремя возлагается на его хрупкие плечи. Утром я попытался выставить моего брата героем и тем самым приукрасил правду. Теперь, когда он скрылся в палате Эмиля, я радостно осознал, что в преувеличениях нет никакой нужды.
Я сел рядом с матерью на подоконник, откуда открывался чудесный вид на город. Холм был высокий и крутой, и под нами лежал Нью-Бремен, такой спокойный в этот воскресный день. Его ровные улицы, проложенные еще при первых немецких переселенцах, напоминали клеточки на шахматной доске, за которой отец и Эмиль Брандт разыгрывали свои еженедельные партии. Следующая должна была состояться в этот понедельник. Мать крепко стиснула мое колено. Она не смотрела на меня, и я не понимал — то ли это невербальный сигнал, то ли ей просто нужно было до чего-нибудь дотронуться, чтобы обрести уверенность перед лицом неизвестности.
Мгновение спустя она спросила:
— Хорошо пели в церкви?
— Да, — ответил я. — Но не так хорошо, как при тебе.
Она кивнула без тени улыбки, но я почувствовал, что ей приятно.
— Все обойдется? Я про мистера Брандта.
Она затушила сигарету о квадратную стеклянную пепельницу, стоявшую рядом на подоконнике, поглядела на черное пятно и медленно ответила:
— Эмиль в тяжелом состоянии. Но я уверена, он выкарабкается.