На такой нежный изгиб шеи Петр никак не мог не обратить внимание. И улыбка, и форма груди, и тонкие щиколотки… Неправильно, что такая изысканная красота досталась счетоводу. Она и не осознает, чем ее наградила природа. Изумительная, чувственная женственность, и у кого? У человека, который думает о дебетах и кредитах, счетах и проводках. Какая расточительность, о боже! Отдать тело богини этому сухарю? Зачем?! Петр не мог просто пройти мимо такой модели и сделал несколько набросков. Лицо он потом изменит, хотя сложно придумать что-то лучше выражения пронзительной ранимости, присущего этой девушке. А какая улыбка, аж мурашки по коже. И по какому же поводу сия чудесная асимметрия случается с ее пухлыми губками? По поводу котлового метода учета себестоимости, прости господи. Чудовищно.
Петр поймал себя на мысли, что думает о ней постоянно. То есть, не о ней, конечно, а о ее теле. Что за чертовщина? Изголодался без секса? Ну да, не до того было в последнее время. Готовился к выставке, работал как проклятый. А тут еще пришлось расплачиваться с братом. Несмотря на то, что, как снег на голову свалившийся покупатель приобрел у них весь запас кошачьих усов за баснословные сто тысяч, и еще триста тысяч, полученные от продажи картин, всю сумму долга собрать не удалось. К тому же новые работы, взамен проданных, Петр написать не успел. Из-за этого пришлось перенести выставку, и все его планы на Италию рухнули. При воспоминании об этом у него непроизвольно сжались кулаки. Ладно, впредь будет осторожней и внимательней, заработает нужную сумму к следующему году.
Отчасти Марго была виновата в том, что он не смог договориться с братом об отсрочке. Оставшиеся сто тысяч они с Ильей отрабатывали, выполняя его поручения. В эту тьму-таракань поехали. Но теперь он не в обиде, потому что ее тело породило у него задумку новой серии картин. Идея еще не оформилась, не перешла на осознанный уровень. Пока это были лишь тени, фигуры и световые пятна, но он уже переживал приятное ощущение рождающегося видения, которое потом перенесется на холст.
Петр сделал еще несколько набросков и понял, что желание этого самого тела мешает работать. Его то и дело охватывали всевозможные соблазнительные грезы, от которых туманился мозг, потели ладони и дрожал карандаш в руке. Он отбросил его, подошел к окну, чтобы отвлечься, и успокоиться. Ничего не вышло. Даже мысли о противной бухгалтерше Маше, обчистившей его друга, вызывали лишь желание расправиться с ней определенным способом, желательно привязав к кровати, чтоб не убежала.