— Ты куда? — вскинулась Ирка.
— Да нет, никуда. — Света бесцельно пошла к окну, посмотрела на темные кусты. — Я ничего не соображаю… Все не так и не туда. Что же мне делать?..
— А что ты, собственно, должна делать?
— Разве ты не понимаешь, я всю жизнь отца ненавидела! Я же мучалась без него! — в тоске вскричала она. — А потом, когда он нам приглашение прислал, как я радовалась, с какой злостью думала: "Ну вот теперь, дорогой папочка, я тебя накажу! За все, что ты у меня украл, за то, что ты меня бросил!"
— Ты его и вправду ненавидишь…
— Потому что люблю.
Они замолчали.
— Теперь все иначе — и он, и наше прошлое… — пробормотала Света, прислушиваясь к себе, — только мама… но я на нее не сержусь… хотя она все разрушила. А ведь она не представляет, как все распалось во мне…
Ирка машинально натянула одеяло повыше и с состраданием, моргая, разглядывала подругу.
— Светик, может ты чего хочешь, может поешь или выпьешь, а?
— Это идея. Ты спи, уже поздно. А я выпью чаю, мне все едино — не заснуть. Тихо-то как… — она прислушалась к глубокой тишине дома, чмокнула Ирку и притворила за собой дверь. На кухне включила электрический чайник, достала из холодильника кусок сыра. Сделала бутерброд и, забыв чай на кухне, села в плетеное кресло на веранде.
Ночь, как всегда, была красива, ночь, как всегда, была неизменна, роскошна и притягательна.
Она отметила это привычно, улыбнулась чему-то и принесла из кухни яблоко. Положила его на перила и затихла в кресле. Через несколько минут послышалось шуршание, по соседнему дереву соскользнул толстенький опоссум. Усевшись на огромный пушистый хвост, он взял яблоко в лапки и принялся его с хрустом есть.
— Раскормила тебя Ирка! Теперь ты силач, легче с котами воевать, подумала она и тут же забыла о зверьке.
Тоска охватила ее, и с замиранием сердца Света обвела глазами темный двор и плотно подступившие громады кустов. Какие-то смутные блики пробегали внутри, не определяя себя, нарастала боль. Мурашки пробежали по коже, и она, быстро встав, в большом волнении прошла несколько шагов. Остановилась около железной бочки с водой, не отрывая пустого взгляда от черной поверхности. С усилием оторвала глаза, тоскуя, покрутила головой и, не чувствуя ног, вернулась к веранде. Села на нижнюю ступеньку, привалившись к стене дома. Боль нарастала, поднимая древние, как будто насмерть забытые впечатления, такие глубокие, что, казалось, они поднимаются из ада. Она только успела подумать, что они, кажется, действительно оттуда, и в эту секунду мысли оставили ее.
Жизнь совершалась внутри. Без слов, без возможности схватить концы и начала мыслей. И даже без видимых образов, летящих чередой и внезапно ставших единственным словом. Она чувствовала пустоту. Но бессмысленно уставившись в одну точку, она не в силах была разрушить эту минуту, чувствуя, что эта пустота целостна, едина и заполнена каким-то важным смыслом. Сама эта пустота была глубиной и смыслом. Света замерла в прострации, чувствуя огромное напряжение, не участвовала в том, что происходило внутри, не могла бы ни ускорить, ни оформить, ни понять. Доведя нить до конца, эта бесформенная толща рано или поздно сама оформилась бы в неожиданное, яркое понимание — без специально затраченных усилий.