Южный Крест (Бонч-Осмоловская) - страница 146

— Вроде так.

— Живя в России, мы все книжки читали, захаживали в театры, в музеи иногда, после выставок мнениями обменивались, даже библиотеки домашние собирали. И это были те же самые люди. Немалый, в общем, слой. Но вот что любопытно: приехали они сюда, и всю эту "культурную накипь" как ветром сдуло! Ничем они больше не интересуются, не читают годами, а если задашь банальный вопрос: что новенького читал? — посмотрят на тебя хмурыми, недовольными глазами. Самому же совестно становится, как будто что-то нехорошее, нечестное выспрашиваешь! — он рассмеялся. — Моя идея сводится к тому, что мы присутствовали при грандиозном оптическом обмане! В прошлой жизни был слой, который задавал тон. Водились интеллектуалы, умницы. Читать, знать, посещать — это было модно! Иначе нельзя, ты бы выпал. Ну-с, а приехали они на Запад, и перед кем марку держать!

А в России как все переродились! Будто головой в омут! Как же это вдруг стало? — спросят. А вот как. Было христианство, потом коммунизм. Можно смеяться, но он держал на плаву — эта новая религия. Но со временем она выродилась в простое такое безверие. Совсем никакого Бога не стало. И тогда округлилась страшная харя, родства и Бога не помнящая. И оттого, что никакого Бога не помнящая — не русская она! Это главный поворот. Харя эта бесстыдна, она слилась с западным мещанством. Идеология капитализма и коммунизма — кровные братья: это царство кесаря — беспробудный бытовой рай. Потому и нажива теперь в России прижилась, потому интеллигенты скурвились, омещанились. Потому и русские на Западе старую шкуру легко сбросили. А дальше один последний шаг остался, но уж до самого конца: в наживе русскому слишком трудно, но раз сумев, он делается гаже и падает страшнее и глубже всех остальных!

— Правдоподобно. — Вадим помолчал. — Тут максимализма много, я думаю… На Западе русским новую родину полюбить надо. А полюбить — нелегко. Потому что живешь и обнаруживается, что многое совсем не так, как виделось да мечталось.

— Чтобы новую родину полюбить — надо старую охаивать, иначе полюбить трудно! Вот все и открывается. Русские деньги зарабатывают с утра до ночи, страдают, как собаки, на черных работах подрабатывая, и на таких, на какие бы в России ни за что не пошли, постыдились бы: профессорские жены чужие туалеты моют. А все затем, чтобы пройти длинный путь, который местные прошли, да за несколько лет. Что бы все иметь, как у них! От такой жизни новую родину возненавидеть можно, а? Но это — табу! Ведь бежать некуда: вот он — край! Тогда приходит на помощь логика: "я лицо теряю, а все виновата Россия, потому что вместо того, чтобы деньги сделать раньше, я их теперь делаю. Она-то и есть мой наиглавнейший враг!" Вот они и убеждают себя — до хрипоты, что лучше места, чем Запад не сыскать. И они уж теперь совсем другие, на совочных не похожие — западные!