— Вы видели то, что вам здесь никакими деньгами не заработать!
Начался гам. Кто-то кричал быстро и неразборчиво, упало несколько вилок, стукнула дверь за Анжелой, в негодовании вышедшей в другую комнату, потом — за Иркой, побежавшей ее успокаивать.
— У вас, Вадим, аура такая агрессивная! — возмущенно воскликнула Оля и пересела на другой стул.
— Да что там такого есть?! — выкрикнул Шустер.
— Ваша среда, — ответил Вадим.
Света закусила губу. Многие отвели глаза.
— Среда?! Это как Говорухин нам изобразил — среда?! — завопил Шустер не сдерживаясь. — Сыты, сыты по горло такой средой! Да не верю я ни на минуту, что вы по этой среде заскучали — вам правда глаза ест!
Вадим разволновался, дергая бороду:
— Господь с ним, с Говорухиным, с его ролью судии. Прежде всего этот фильм — о его собственной душе. Но неужели ничего хорошего не было?! К родному, близкому, к своей стране сострадания нет… доброты. Помните у Достоевского: "В вас нежности нет: одна правда, стало быть несправедливо".
— Нет нежности! Капитализм и… каждый за себя.
— Это хорошо сказано, — устало проговорил Вадим. — Все чужие друг другу. Но мы- то из другого замеса слеплены! Другая психология! Возьмите книги или кино. Сравните, какое кино делали в России…
— С человеческим лицом? — сунулся Шустер куражась.
— С человеческим лицом! — сказал, не моргнув глазом, Вадим.
Анжела, холодно щурясь на Вадима, с очевидной издевкой заговорила:
— Сейчас вы будете говорить, как бездарно здешнее кино. Еще — как умна русская литература и как выхолощена западная. Наверняка вспомните, что русские читали взахлеб, книжки шли нарасхват!
— Здесь тоже читают. Кулинария, скандалы среди богатых и детективы. Постоянно читающий человек — что-то вроде академика.
— Именно этого я от вас и ждала! Не забудьте упомянуть, как русские своей поэтической душой обожают стихи, а ведь на Западе поэзия никому не нужна. И, наконец, — продолжала Анжела, — балет! Шахматисты! Музыканты! Грандиозно, прекрасно, как все в этой стране!
— Что ж, давайте посмеемся над балетом, шахматами и ракетами! — Вадим протянул полный бокал Анжеле и поднес свой, чтобы чокнуться. Зазвенел хрусталь. — Давайте дружно, давайте хором, давайте все вместе издеваться над своей страной!
Света с любопытством смотрела на Вадима.
— "Патриотизм — последнее прибежище негодяев"! — радостно осклабившись, крикнул Шустер.
— Патриотизм — явление культуры, — сказал Вадим. — Помните, как у Розанова: "Для немца — великая Германия, для англичанина — гордая Британия, для француза — милая Франция и только для русского — проклятая Россия". Извините… Лена, я пройдусь, — он вышел за дверь и канул в темноте.