Она молчала. Но он вдруг увидел, как из ее глаз выкатились большие, ему показалось, огромные слезы.
Это было выше его сил.
Он крепко обхватил ее, принялся обсыпать поцелуями лицо, чувствуя на губах солоноватый привкус слез. Вспышка эмоций ударила так сильно, ярко, что он, тоже почти на слезах, чуть ли не зашелся в крике:
— Анютка! Анютка! Не плачь, не рви мое сердце! Я возьму за горло самого себя, я пойду с ними до конца. Пусть самострел! Но я сделаю все, чтобы обеспечить благополучие семьи. Все! Сейчас я окончательно, бесповоротно решил! — На миг умолк. Мелькнула мысль: «Раскаяние и покаяние в одном флаконе!» И громко, горячо воскликнул, вложив в возглас всю гамму переживаний и пониманий, терзавших его, всю умодробительную боль, адресуя этот крик души самому себе: — В огне брода нет! Немедля, на следующей же неделе распишемся. Просто, без ширлихов-манирлихов, Орла с Региной позовем в свидетели — как они нас. А отметим где-нибудь в ресторане. В «Москве»! Рожай, Анютка, рожай. — Сбросил эмоциональный надрыв, с улыбкой добавил: — Предпочтительно сына... Слово короля! Рожай.
Анюта остановилась как вкопанная и посмотрела ему в глаза. Посмотрела так, как не смотрела никогда. Это был странный взгляд, от него Вальдемар внутренне даже поёжился. Молча взяла его руку в свою. Немного помедлив, твердо сказала:
— Вальдемар, я не позволю тебе поступаться принципами.
Он знал, что так называлась громкая скандальная статья Нины Андреевой, вокруг которой кипели страсти и которую демократы, в их числе он сам, считали антиперестроечным манифестом. Разумеется, Анюта вкладывала в эти слова смысл, далекий от политических соображений, и ему показалось, что ее непререкаемый тон, это официальное «Вальдемар» на самом деле были обращены не к нему, а к ней самой. Она тоже не вправе поступаться своими принципами. Но какими?
Они смотрели в глаза друг другу, словно играя в моргалки — кто первым моргнет. Шестым, десятым чувством Вальдемар ощущал, что в этот момент решаются их судьбы, однако рассудком не понимал этого. Его поражало лишь то, что слишком строга, слишком непривычна была она в те мгновения. Кремень-камень.
Анюта моргнула первой. Она как бы обмякла, с ее лица сошло напряженное выражение, почти гримаса, выдававшая вулкан душевных эмоций. Она даже слегка, сквозь слезы, вымученно улыбнулась, взяла Вальдемара под руку, прижалась к нему, трогательно, с придыханием сказала:
— Валька, родной, я тебя очень, очень хорошо понимаю. Но такой жертвы принять не могу. После такой жертвы ты уже не будешь самим собой, а мне ты нужен такой, какой есть.