Наемник разворачивает прежде зажатую в кулаке тряпицу и протягивает руку Сеймусу.
— Это что, настоящая? — выдыхает тот, а Ада приподнимается на носочки, чтобы рассмотреть отливающий золотом предмет. — Брошь Правого Угла?
— Такая же настоящая, как и я Правый Угол, — Блез вновь заворачивает маленькую золотую триаду и всовывает в чужую руку. На миг его собственная ладонь разворачивается к Аде тыльной стороной, где линии черной татуировки один в один повторяют узор броши. — Бери живо, пока не передумал. Таких всего три на Материке, Тритону хватит, чтобы его сраная гордость угомонилась. Кроме него ничего никому не говорить, пусть вас на борт возьмет, как обычную криворукую матросню, а на Островах сойдете. Руки отрубленные вы, по правде, больше заслужили, но у него в команде есть умельцы, — наемник невольно бросает взгляд на собственную метку, — намалюют вам чего поверх. Усекли? Валите теперь. Живо!
Оба срываются с места и бросаются к распахнутому окну, но резко останавливаются.
— Там кусты, — веснушчатый Сеймус смотрит с непониманием. — Шиповник.
— Именно он.
— Но мы ведь…
— Трупам без разницы, куда их выкинут и откуда потащат к обрыву.
— А если мы глаза себе выколем? — не выдерживает Рагн.
— Очень на это надеюсь, — Блез морщится, — но вряд ли. Прыгай, неженка, пока я тебе не подсобил. И тихо там, никто вас услышать не должен.
Парень переминается с ноги на ногу, прежде чем задержать дыхание, будто бы он вот-вот нырнет в воду, и перемахнуть через подоконник. Снизу слышатся треск веток и сдавленный стон.
Стоящий у окна Сеймус выглядывает наружу, силясь рассмотреть происходящее и не свалиться другу прямиком на голову. Он нервно облизывает пересохшие губы и вдруг прижимается к Блезу, скрещивает руки на его спине, прячет лицо на плече. Ада не видит лица наемника, лишь замечает, как одной рукой он чуть хлопает парня между лопаток, прежде чем тот срывается и вслед за другом исчезает во тьме ночи.
***
Блез покидает их второпях, не сказав ни слова и не дав времени обратиться к себе. С его уходом комната погружается в тишину, странную и неестественную после всего, что в ней случилось. На какой-то миг Аде даже начинает казаться, что это и вправду было лишь правдоподобным сном, и стоит ей проснуться — все образумится, станет как прежде. Украдкой она щипает собственное запястье, но ничего не меняется. На своих местах остаются неровные пятна крови, уже впитавшиеся в древесину, перевернутая мебель и воспоминания, излишне яркие даже для самого красочного сна.
Чуть помявшись у стены, Ада с осторожностью проходит к пустующей кровати и присаживается на самый край. Напротив нее молчащий Ричард опускается на кровать рядом с Коннором, но в дальней части комнаты Ада замечает его перетащенные на пол постельные принадлежности, смятые и разбросанные от неожиданного пробуждения.