— Ну и славно, хоть оправдываться не придется, — Блез коротко оглядывается на Ричарда, спускающего по трапу своего коня, и шепчет, точно один заговорщик другому: — Я сбежал от лучших убийц империи, думаешь, кучка девственников с луками — без обид — труднее будет? Уже завтра мы уберемся из города, можешь не сомневаться.
Кивнуть выходит с большим трудом, но отчего-то сомнений в его словах и правда не возникает ни на секунду. Хоть и свежа еще в памяти встреча с парочкой юнцов, отправленных им вслед Мавром, что-то заставляет его верить наемнику. Сам Коннор надеется, что дело тут во внутреннем чутье, а не одном лишь глупом желании ухватиться за любую надежду, какую ему только предложат. Сжавшийся было в животе комок льда начинает таять и становится даже чуть совестно за собственную несдержанность и такую нелепую детскую пугливость, которых не сумели полностью вытравить даже годы, когда он готовился стать хладнокровным убийцей на страже человечества. Даже этой услуги Орден был не в силах ему оказать.
Орден отнимал у него самое дорогое, а взамен прививал одну лишь ненависть, слепую, жгучую и всепоглощающую, отучал ценить чужую жизнь, чтобы при первом звуке приказа отнимать ее без единого укола совести. И Орден не прощал, если, подобно Коннору, дары его смели отвергать.
Мысль эта заставляет злость всколыхнуться, напоминает о том, как без его собственного желания смел Орден изуродовать его судьбу, а затем, уже когда увенчанные солнцем Кассатора оковы были сброшены, упрямо, будто охотничий пес, гнался за ним и дальше, не давал Коннору в полной мере узнать украденную у него жизнь — странную и чуть нелепую, но между тем свободную и прекрасную. Злость вздымается над ним, как огромная волна на беспокойном море, но вмиг исчезает, стоит ему увидеть подошедшего к нему рыцаря.
“Мне так жаль,” — читает Коннор в его глазах. “Ты был бы уже далеко (далеко и с деньгами за ту стрелу), если бы не я”. И Коннор подбирается, давит из себя чуть кривую ухмылку, когда их взгляды встречаются — только бы и на миг не показать ему своих слабостей и отчаяния.
Коннору думается, что это солнце выбралось из-за облаков, когда он чувствует странное тепло в теле, но сидит оно у него внутри, это он понимает быстро. Как бы там ни старалась родня, как бы ни старался проклятый Орден — даже спустя столько лет, даже вместе, они так и не смогли лишить его брата.
Он дергается и со смущением — словно кто-то мог прознать, о чем он думает — трет кончик носа. Еще никогда прежде, даже наедине с собой и в безопасности собственных мыслей, Коннор не осмеливался называть его