Спускаясь по трапу, краем глаза Коннор видит, как все никак не отпустит от себя Ричарда старый кузнец. Требует ли он на будущий год непременно наведаться к нему под гору для съема мерок к ненужному доспеху (ведь война не всегда предупреждает о себе загодя, сир!), справляется ли об отце или же просто скромно просит весь род в лице его наследника не забывать о мастерстве семейства Гладоров — Коннор не имеет ни малейшего представления. Он едва чувствует собственные ноги и, хоть исправно их переставляет, не может отделаться от ощущения, что они обернулись неподъемными каменными колоннами.
Кажется, гномы из экипажа галдят и перекрикиваются, а мимо него пробегает парочка портовых ротозеев, надеющихся за пару звонких монет (которых у гномов с собой, конечно же, должно быть никак не меньше десяти сундуков и одного бочонка в придачу) помочь с разгрузкой корабля. Коннор медленно бредет прочь, сам не зная куда, с зияющей пустотой в мыслях и там, откуда рухнуло вниз и уже не вернулось обратно его сердце.
Это место станет концом его пути, безжалостным приговором твердят мысли, уйти от судьбы ему было не суждено. Город, куда он отправился, чтобы не повстречать кассаторов, стал огромной ловушкой, в которую он загнал и запер себя сам и из которой уже нет пути на волю.
Ему чудится, что кто-то окликает его сзади, чтобы он остановился и обернулся — или он и вправду слышит это, но столь тихое, задушенное собравшимися в городе кассаторами, что принимает этот шепот за собственное воображение. Все становится яснее, когда чужая рука хватает его за плечо и заставляет замереть.
— Прикройся, идиот, — одними губами повторяет наконец-то слышимый Блез. Не дождавшись реакции, он сам хватает и натягивает до самого носа съехавший с приметных рыжих волос капюшон.
Густая и вязкая тишина отступает из головы, а вместо нее начинают пробиваться звуки: громкие голоса, стук вновь заколоченных ящиков и металлическое бряцанье внутри них, топот многочисленных ног и крики странных озерных чаек, кружащих над выгруженным рыбаками уловом. Все такое оглушающее, такое резкое, что на короткий миг даже становится дурно.
— Бестолку. Нужно пойти к ним… сдаться самому, может, так и не казнят…
Коннор удивляется этим словам и лишь затем понимает, что голос, произносящий их — его собственный, только отвратительно подрагивающий.
— Заткнись и успокойся, пока сир с девчонкой не подошли, — шипит наемник. — Я успокаивать не мастак, но по роже дать могу, чтобы прочухался. Дать тебе по роже, рыжий?
Коннор чувствует, как его голова отрицательно качается из стороны в сторону на деревянной шее.