Но по всему было видно, что Ричард придерживался совершенно противоположного взгляда на сложившиеся обстоятельства. В последних воспоминаниях Коннора он был еще четырнадцатилетним мальчишкой, воспитанным, как положено наследнику своего рода, владеющим этикетом и знающим движения всех танцев, нужных для балов, куда в то время его, в силу возраста, еще даже не пускали. А еще он был тем самым мальчишкой, что грезил о великих подвигах, постоянно до изнеможения сражался с Коннором на деревянных мечах, а лет с десяти и вовсе вместе с ним сбегал из дома, чтобы посмотреть на весьма часто проводившиеся в столице рыцарские турниры, официальный вход куда им обоим был еще закрыт, хотя бы издалека. Оттуда, где было совсем не видно ни царапин и вмятин на не новых доспехах, ни покрывавшего ристалище навоза могучих скакунов, а вонь перегара от многих из сиров совсем не различалась в воздухе.
С самого юного возраста он был очарован всеми историями о героях и их подвигах, от сказок до тщательно вычищенных летописцами описаний реальных событий, а в тринадцать, стыдливо запинаясь и отчаянно краснея, рассказывал другу о какой-то миловидной девчонке, которую в тот момент искренне считал любовью всей своей жизни и во имя которой уже планировал совершать будущие геройства. Свято чтивший понятие рыцарской чести, он совершенно не имел предрассудков в отношении самого Коннора, даже когда вырос достаточно, чтобы понять сословную разницу между собой и бастардом служанки-теллонки. И хоть за прошедшие дни воспоминания никак не давали от себя избавиться, Коннор как мог убеждал себя, что человек перед ним уже совсем не тот мальчик, от переизбытка чувств и обиды на разделяющую его с лучшим другом несправедливость несдержанно и совсем не по этикету, на виду у других людей и к совершенному ужасу своей наблюдавшей за этим бабки крепко обнимающий его на прощание. Последним и нисколько не удивившим Коннора известием о нем, полученным из письма матери, стало его поступление на службу оруженосцем к собственному же отцу после пятнадцатого дня рождения.
Теперь же, вспоминая и анализируя все события последних дней, Коннор вдруг отчетливо понимает — ничто из соблазнов жизни молодого аристократа, будь то частые поездки на охоту в компании прочих знатных юнцов, просаживание отцовских денег в карты или кокетливые юные дворянки, не смогло изменить его друга. И хоть через силу тот мирился с методами Блеза, осознавая, что иных путей им сейчас не отыскать, а помощь наемника и вправду необходимое зло, внутри он все так же оставался рыцарем, благородным до мозга костей, искренне и до конца верящим в торжество справедливости и презирающим любое бесчестие.