Революционеры отделались сравнительно легкими приговорами. Суд назначил Акимову, Родионову и Батракову по 4 года каторжной тюрьмы; Левиту, Абрамову, Топникову, Ершевскому, Мездрикову и Богословскому — по три года тюрьмы. Исаков и Пушкарев получили по два года тюремного заключения. Андрееву и Вавилову суд назначил по полтора года исправительных работ. Были и оправданные, которые, выйдя на улицу (Большую Покровку, против дома Дворянского собрания), на радостях качали своих адвокатов…
В Нижнем Новгороде было два тюремных здания: «тюремный замок» («острог») для политических заключенных и «арестантские роты» для отбывавших наказание уголовников. При втором здании имелось отделение для женщин (уголовных и политических), больница для заключенных обеих тюрем и домовая церковь. Тюрьмы эти также назывались «Первый корпус» и «Второй корпус».
В 1906–1908 годах обе тюрьмы были заполнены до отказа. Жизнь и быт нижегородских тюремных сидельцев тех лет позднее были подробно описаны в исторических журналах, а также в мемуарах некоторых бывших узников. Нижегородскую политическую тюрьму с полным основанием считали тогда вторым домом для тех, кто ненавидел самодержавие и хотел словом или делом помочь страдающему от произвола русскому народу. Местная газета «Нижегородский листок» в одном из номеров 1907 года иносказательно сообщала, что в большом доме близ «Пятницкой базарной площади» живут около трехсот пятидесяти квартирантов. Городская публика поняла, что речь идет о политических заключенных Первого корпуса. Такое число жильцов, конечно, не могли вместить несколько десятков камер (частью одиночные), и на внутреннем дворе замка спешно выстроили несколько одноэтажных деревянных бараков с зарешеченными окнами. В них разместили до сотни «постояльцев». Жизнь «политических» в таких условиях, по словам, например, известного доктора Семашко, оказалась вполне сносной. Организовав между собою «товарищества» или «коммуны», «политические» обедали, завтракали и ужинали — конечно, когда позволяла погода — компаниями на открытом воздухе, посылая за провизией тюремных сторожей.
Полного спокойствия узники, конечно, не имели, их особенно беспокоили две неотвязные мысли: в угловых круглых башнях, прямо над их головами, в одиночных камерах, как полагали «барачные», сидели смертники, которых тюремная администрация сторожила как зеницу ока. Здесь же, в уголке обширного тюремного двора находился тщательно замаскированный закуток, где приводились в исполнение смертные приговоры.
Во Втором корпусе, где сидели привлеченные по политическим процессам женщины, «бытовые обстоятельства» были несколько иными. Окна здания «арестантских рот» чуть ли не все до одного выходили на площадь и две боковые улицы. Целый день прохожие наблюдали прильнувшие к стеклам женские лица. Очень скоро в обиход вошла «платочная азбука». То или другое положение носового платка у шеи, глаз, ушей и так далее имел о для обеих переговаривающихся сторон свое значение. Такая «почта» позволяла заключенным женщинам легче переносить свое тягостное положение. При этом же во Втором корпусе была больница для узников обеих тюрем. Случалось, что политическим узникам Острога удавалось, симулировав ту или иную болезнь, «полечиться» недельку-другую во Втором корпусе.