Вибке Брунс считает так: «Если этот человек хочет теперь разобраться с самим собой, ему все равно приходится строить из себя большого парня. Эти вещи он вытеснил из головы. Но все равно я чувствовала, что он искал выход. Он однажды сам признался в этом мне: Он хотел «сойти», начать новую жизнь, гулять вдоль берега, быть свободным».
Много лет Гийом служил двум господам: «В моей жизни было два мужчины, которым я пытался честно служить — как-бы противоречиво это не звучало — это были Вилли Брандт и Маркус Вольф», — объяснял он позднее. Не пытался ли Гийом так рационализировать шизофрению своего раздвоенного бытия, чтобы поставить его на службу туманному «великому делу»? Гийом, ангел мира, патриот, человек, улучшивший мир?
Когда Брандт получил Нобелевскую премию мира, его референт и искренний поклонник, по собственному признанию, был очень рад. Он считал, что они боролись за одну и ту же цель: «Я был на его стороне партизаном мира. Мы тянули за один канат».
Затем Гийом снова заявлял, что он настоящий патриот, который почти двадцать лет занимался конспиративной работой — в стане классового врага, что за жертва! Только задание защищало его от раздвоения личности, задание «в интересах лучшего дела в мире». Потом: «Самое главное — не забыть, кто ты в действительности — разведчик на службе мира и социализма».
И тем не менее, иногда ему казалось, что он забыл, кто он. Вибке Брунс нашла для этого приемлемое объяснение: «Его неприметность была частью легенды. Если кто-то так долго живет в Западной Германии, вживается в наш образ жизни, то он не только притворяется. Я не могу этого представить. Ведь шпион, конечно, не бегает вокруг, постоянно повторяя про себя: «Я шпион, я должен вести себя незаметно».
Его роль преданного референта была не только чистым обманным маневром. Его восхищение Брандтом было искренним. Гийом не только действовала как актер, прекрасно идентифицировавший себя со своей ролью. Он олицетворял собой не только мастера перевоплощения, которому приписывали «естественный дар к разведывательной деятельности». Его активность для СДПГ и Вилли Брандта была выражением его второй «лояльности». Возможно, в конце эта лояльность оказалась сильнее связи со своими первоначальными заказчиками?
Похвала Вилли Брандта для него всегда значила больше всего. Даже сегодня в его голосе слышится сожаление, когда он говорит о своих шефах в СДПГ: «Они все были мне даже очень симпатичны. Я охотно работал в партии, полностью выкладывался, не только для Вилли Брандта, но и для Георга Лебера и других. Мне это доставляло удовольствие».