— Я бы… — сказала она и замолчала.
Я ее не торопил. Но она все так же молчала, и я сказал:
— Ну?
Она пожала плечами и села на кровать. Опершись локтями на колени, подперла кулачками лицо и, задумчиво глядя на меня, проговорила:
— Ты мне ничего сказать не хочешь?
Что-то новое.
— Например? — поинтересовался я. — Если ты насчет предложения руки и сердца, то со смертью Левита ничего не изменилось.
Она никак не прореагировала. Только смотрела на меня своими ясными глазами и будто изучала.
— Да подавись ты своим предложением, — спокойно сказала она. — Клянусь, когда ты до него созреешь и выскажешься, я отвечу тебе отказом. Ты никогда на мне не женишься — даю тебе слово. Я не об этом тебя спрашиваю.
— А о чем? — немного задетый, спросил я.
— Подумай.
— Слушай, не говори загадками, — попросил я. — У меня до сих пор голова болит, так что в загадки я играть не могу физически.
— Мне сказали, что в кают-компанию ты вошел под руку с какой-то девицей. Познакомиться так стремительно ты не мог, я хорошо тебя знаю. Значит, с самого начала ты был с ней?
— Какого начала? — развеселился я.
— Перестань скалиться, Лапшин. — Можно быть негодяем, но не надо становиться омерзительным негодяем.
— Хорошо сказано, — стараясь не расхохотаться, произнес я с серьезным видом.
Все, что ни делается — к лучшему. Это давно мой девиз по жизни. Если она так думает и говорит, значит, зачем-то это мне нужно. Я еще не знаю, зачем, но, видимо, именно так она и должна говорить и думать. И пусть. Если вы еще не окончательно запутались в том, что я вам говорю, пошли дальше.
Пусть все идет так, как идет. Я ее ни в чем разубеждать не буду. Хотя бы потому, что она хочет именно этого. А не буду, госпожа, Рябинина! Хоть вы лопните!
Мне стало совсем весело от другой мысли. Оказывается, я бабник. В самом что ни на есть натуральном смысле. Потому что мне ужасно приятно было ощущать себя холостым в этом, извините за пошлость, море красивых женщин. Медсестра, Раечка, да и Стелла, если с ней поработать, тоже вариант. А еще, когда я возвращался сюда, в эту каюту, мне встретилась такая женщина, что я чуть язык не проглотил. Я только уступил ей дорогу, а она так улыбнулась в знак благодарности, что я тут же понял, что все женщины, которых я видел на борту этой лодки — телки по сравнению с ней. Улыбка была почти мимолетной, но в ней было столько благородства, столько, извиняюсь, породы…
Нет, что ни говори, а холостым быть хорошо.
Рябинина тем временем внимательно смотрела на меня.
— Кажется, ты понял, что я тебя не ревную, — сказала она, — а только показываю тебе тебя самого. Я думала, что ты если не ужаснешься, то хотя бы задумаешься. А тебе весело. Ты еще больший мерзавец, чем я думала.