Архив располагался в здании бывшей тюрьмы, что придавало для попавших туда впервые особую атмосферу таинственности и загадочности. Проплутав узкими коридорами, где встречались, в основном, женщины, Лева нашел директора — тоже женщину, привлекательную, с умными игривыми глазами и косой челкой. Они долго беседовали, пили кофе по-архивному, улыбались друг другу. Весьма непринужденно директор дала Леве свой домашний телефон, игриво назвала возраст, намекнула о свободном образе жизни…
Незаметно для себя Яйцин написал заявление на работу, затем также незаметно очутился в тесной комнате, где находились высокие пыльные шкафы, за шкафами прятались тихие старушки, которые тотчас обрадовались появлению мужчины, что и впрямь было редкостью в этом сонном женском царстве.
Ничего не делать, а именно в этом заключалась теперь работа архивиста Яйцина, ему очень понравилось. Хотя со временем, честно говоря, порядком надоело. Особенно — ближе к весне…
Молодой, бестолковой девкой пришла весна, и в здоровом теле Левы заиграли, расшалились гормоны. Как по мановению волшебной палочки, архивный «цветник» превратился в самый настоящий «курятник», и захотелось юному «петушку» бежать. Прочь! Скорее! Навсегда!..
Но куда?!
В Москву, в Москву, в нее, родимую, куца же еще, ведь также когда-то советовал классик. Лева Яйцин не стал долго раздумывать да и махнул в белокаменную.
Особого впечатления на простого шкловского провинциала столица не произвела — ни широченными проспектами, ни скопищем высоток на окраинах, ни забавными физиономиями негров, изредка мелькавших на улицах… И поехал бы он спокойно обратно, если бы не случай.
На Казанском вокзале снимали кино.
Огромная массовка по приказу помощников режиссера нестройно вставала и куда-то тащилась с вещами. Параллельно ехала небольшая тележка, где с трудом умещались два здоровых мужика с кинокамерой. Это были операторы. Тележку толкал тщедушный парень, все на него кричали, ругались, и даже ежу было понятно, что вот из-за него, подлеца, и срывается такая великолепно задуманная режиссером сцена.
Тщедушный парень вяло огрызался, затем начал материться и, наконец, разозлился до такой степени, что просто отшвырнул от себя «рога» тележки и, сдирая на ходу огромные рукавицы, пошел прочь.
— Рогоновский, вернись! — заорал в мегафон толстый режиссер-кавказец. — Вернись, собака!.. Убью на фиг!..
Но парень не вернулся, и огромная панорамная сцена, которая должна была поразить весь мир и, конечно же, принести авторам фильма славу побольше, чем у «ихнего» хваленого Спилберга, окончательно и позорно «зависла».