Утром «дорогой» проснулся первым, с трудом выполз на балкон — подышать. В комнате остались пустые трехлитровые баллоны, помертвевшая за ночь килька и богатырский храп друга.
На балконе Лева обнаружил несколько пустых гильз, долго и тупо их разглядывал, стараясь вспомнить, откуда они здесь взялись. Однако не вспомнил…
Обреченно застонав, едва живой, он добрался до телефона, который почему-то был на кухне, — о, эти проклятые четыре метра бесконечного пути, кто же так догадался проектировать квартиры! — и с трудом, отдышавшись, набрал номер режиссера Семы Гаспарянца.
— Да? — тотчас отозвался бодрый голос режиссера. — Кто там?..
— Это я, — слабо отозвался Яйцин.
— Кто?! — закричала трубка, так как Гаспарянц был глуховат.
— Я это, я! — отчаянно отозвался второй режиссер. — Сема, дорогой, прости засранца, но что-то мне нездоровится… — привычно заканючил он и осторожно потрогал рукой голову. — Наверное, заболел… Что?.. Да я капли в рот не брал! — искренне возмутился Лева. — Нет, нет и еще раз нет!.. Честное слово!.. — после некоторой паузы, во время которой из трубки доносились проклятия Гаспарянца, Яйцин вдруг выругался: — Да пошел ты!.. Ты, ты, кто же еще!.. Нет!.. Нет!.. А туда ты сам сходи!..
И он в бешенстве бросил трубку на рычажки.
— У морда нерусская! — тихо выругался Яйцин.
Он с наслаждением откинулся на высокую спинку стула и приложил к раскаленному лбу сковородку. Холодный чугун приятно холодил лоб, и от этого вдруг стало легче, и жизнь уже не казалась такой сволочной и безнадежной.
Задумавшись о бренности всего на белом свете, Яйцин вспомнил родной, тихий и вечно пыльный Шклов, деревья, которые действительно когда-то казались большими, собаку Пальму и плоскую крышу сарая, с которой так было удобно прыгать в сугроб вниз головой…
Ведь было время, когда тебя называли Левушкой, интересовались каждым твоим чихом и никогда не били и не наказывали. А может и наказывали, кто это теперь помнит!.. По крайней мере, никто не называл… Тут Лева вспомнил последний «эпитет», которым наградил его Гаспарянц, и нахмурился. Да пошел он!..
А надо заметить, что именно Гаспарянц когда-то выручил Яйцина и привел, в буквальном и переносном смысле этого слова, в кино.
Отмотав длиннющий двухлетний срок, Яйцин вернулся из армии в родной Шклов и, как миллионы его сверстников, был поставлен перед мировой проблемой — что делать, когда ничего особенного делать не умеешь, да и не хочешь, честно говоря?..
Что делать, что делать… Да ничего не делать!
Именно так Лева и поступил и, перебрав с десяток подходящих для «ничегонеделания» контор, наконец нашел то, что искал. Центральный городской архив.