— У меня к тебе просьба, — сказала Саньке жена, и он напрягся в предчувствии: вот сейчас она попросит его не уходить, скажет, что не может без него жить… — Раз уж ты все равно уходишь к другой, почему бы тебе не остаться у нее на ночь уже сегодня? У меня в гостях будет мужчина. Я скажу ему, что мы с тобой развелись. Ну, чтобы он не дергался понапрасну.
— То есть как это развелись? — начал было возмущаться Санька, но в последний момент опомнился: не хотел ли он этого только что? Однако как ловко его супруга перехватила инициативу!
Но по большому счету заявление Виктории его позабавило.
— У тебя, мужчина? — снисходительно проговорил он, словно потрепал Вику по голове, как трехлетнего ребенка, заявившего, что он, к примеру, может запросто сварить борщ.
Вообще этого не следовало говорить. Может, Вика и была неловкой, но только не страхолюдиной, это уж точно!
У нее вьющиеся каштановые волосы, густые и блестящие, и выразительные серые глаза, и длинные ресницы. Кожа у нее чуть смугловатая, но нежная, на щеках всегда легкий румянец, а губы вполне могут обходиться без помады, такие они сочные и яркие. Когда Виктория смеется, ресницы ее подрагивают, как крылья бабочки. Точеный прямой носик придает ее лицу законченность, подобно восклицательному знаку в конце изящной фразы.
А какая у нее фигурка! Хоть сейчас на подиум.
Раньше Санька все это в ней любил и мог часами сидеть на кухне, украдкой любуясь молодой женой. Она все делала быстро, ладно, даже странно, что порой у нее проявлялась некая угловатость движений. Так ведут себя люди, которые стесняются чего-то или волнуются. Понятное дело, если они на сцене. Но ей чего волноваться в своем собственном доме?!
Взять хотя бы тот же сладкий борщ, когда она перепутала соль с сахаром. Правда, потом ей как-то удалось это исправить. Борщ даже получился вкуснее обычного, но Санька разозлился: надо же ему было влюбиться в девчонку, у которой не все дома, а если дома, то спят.
За те полгода, что они прожили вместе, он такого насмотрелся, что, когда Виктория однажды заговорила о ребенке, Санька шарахнулся от нее как от зачумленной.
Вытаскивать свою жену из ям, куда она вечно сваливается, поднимать с тротуаров, где она на ровном месте подворачивает ногу, ловить, когда она падает со стремянки, с табуретки и вообще с любого возвышения, на котором стоит, прикладывать лед к шишкам, получаемым ею с невероятным постоянством, задевая головой, ногами, руками все выступающие части мебели, — это одно, к этому он привык, но если то же самое она станет проделывать с ребенком на руках? О таком страшно подумать.