Если, конечно, тот «другой человек» не заявит: «Видишь? Вот она, моя потерявшаяся девочка. Я нашла ее. Я все сделала правильно!»
Обнимая сына, Элинор почувствовала через рубашку стук его сердца: тук-тук-тук. Плоть от плоти… Она подумала о своем первом ребенке, бледненьком плаксивом младенце, затихавшем у ее груди, а потом через шесть недель вырванном у нее из рук. Элинор как будто ощущала сердцебиение той крохи под своей кожей и даже внутри головы.
Байрон развернулся в тупике и, высунув из окна мускулистую смуглую руку, медленно помахал матери. Посмотрите только на эту улыбку! Элинор хотелось побежать за машиной, окликнуть Байрона, позвать его домой, объяснить ему: нет, вырастить его самого и его младшую сестру было не самым важным делом ее жизни! Для нее большее значение имели не те вещи или люди, которые находились рядом с ней, а все то, что она не сумела удержать.
Почему она не порвала бумагу, которую ее заставили подписать в тот день, когда забрали ее крошку? Почему не выскочила из такси, пока ребенок был у нее на руках? Почему она не стучалась во все двери, не ограбила банк, не продала себя, не сделала ничего, чтобы оставить у себя малышку?! Просыпалась ли по ночам ее дочь все эти годы, думая, как и сама Элинор, о бросившей ее матери? Неужели она испытывала такую же острую боль, задавая себе вопрос: «Где моя мама?» – как это бывало с самой Элинор?
За пятьдесят лет времена изменились. В новостях появлялись сообщения о принудительном усыновлении. Показывали седеющих женщин вроде Элинор – с блестящими от слез глазами они обнимали своих родных детей. От правительства требовали извинений. Кто-то даже снял фильм. Элли задумалась о возобновлении поисков дочери, об обращении к властям за помощью. Но она каждый раз сомневалась. Ее дочь, теперь уже женщина средних лет, захотела бы узнать об отце. И дети Берта тоже спросят об этом человеке.
Она пыталась представить себе, что предпочла бы ее дочь. Элинор думала о собственной матери, бросившей ее навсегда. Хотела бы Элинор узнать, что заставило ее так поступить? Вдруг правда ранила бы ее больше, чем тоска? Элинор могла бы рассказать своей первой дочери, что много лет назад встретила красивого парня и поддалась искушению. В наши дни люди привыкли говорить о таких вещах. Но она боялась, что дочь посмотрит ей в глаза и поймет, что она лжет.
Стала бы дочь ненавидеть ее? И если так, то за что больше – за то, что она отказалась от нее, или за то, что все-таки появилась в ее жизни?
И потом, было еще одно немаловажное обстоятельство. Если Элинор Дуглас приедет в Англию, кто-то может установить связь между ней и Ковентиной Браун, урожденной Ковентиной Линкок, о которой сообщалось, что она погибла в железнодорожной катастрофе в 1967 году, и которая ранее пропала без вести в другой стране, будучи под подозрением в совершении убийства. Убийства, оставшегося нераскрытым.