Большинство толчков в Южной Калифорнии происходило именно так, после чего среди соседей, офисных коллег и покупателей у касс супермаркетов начинались разговоры о том, когда и как грянет Большой толчок, с последующим обсуждением эффективности строительных норм или угрозы от дремлющих спор, высвободившихся при сотрясении сухих склонов холмов.
Вся эта говорильня, как правило, вела на скользкую дорожку и в итоге скатывалась к дискуссии вокруг других природных угроз – эрозии почвы, зимних паводков – и связи этих явлений с человеческой активностью. Темы сменяли одна другую: расчистка земли под строительство жилья, сельское хозяйство, бурение нефтяных и газовых скважин… Однажды женщина-психотерапевт, которую Байрон встретил в супермаркете с упаковкой бутилированной воды в тележке для покупок, сказала ему, что ее клиенты, в основном дети, начинают проявлять беспокойство по поводу окружающей среды. Она написала об этом статью. По ее мнению, проблема требовала внимания, хотя Байрон подумал, что это скорее маркетинговый ход.
Однако нынешний подземный толчок показался не совсем обычным. Он завершился ощутимым сотрясением и мог быть предвестником более сильного толчка. Байрон широко распахнул входную дверь, оставив ее открытой, и вытащил из стенного шкафа в прихожей «сумку ЧП», чемодан на колесиках, заранее заполненный сменной одеждой, лекарствами, водой и копиями документов. Он слышал голоса соседей на улице, решающих, что делать дальше. Байрон вернулся за матерью, но она уже шла по коридору, хоть и медленно, и смогла самостоятельно надеть уличную обувь.
…Ко времени наступления следующего толчка, сотрясшего фундамент, Байрон с матерью уже вернулись в дом, чтобы лечь в постель. У пары машин сработала сигнализация.
– Опять началось, пора уходить! – крикнул Байрон.
Мать с трудом поднялась с кровати. Байрон взялся за ручку чемодана, другой рукой подхватил мать под локоть, и они пошли по подъездной дорожке в сторону улицы. Байрон жестом приветствовал пару соседей, потом побежал обратно в дом за маминой сумкой и запасным одеялом для автомашины. Входная дверь еле открылась, ее будто заклинило.
– Нет, Байрон, нет! – прокричала вслед ему мать.
Она стояла, опираясь о машину и прижав руку к больному месту.
Байрон остановился и, нахмурившись, взглянул на мать:
– Что? Что случилось?
– Фрукты, Байрон, фрукты!
Фрукты? Она, наверное, шутит. Байрон долгим взглядом посмотрел на мать. О нет, она говорила вполне серьезно. Чертовы сухофрукты, напоминание Байрону о том, что он не только калифорниец, но и американец с карибскими корнями и что его всю жизнь будет изводить чрезмерное пристрастие матери к черному торту. Но это заходит уже слишком далеко! Мать ждет, что единственный сын с риском для жизни кинется в кухню за двухлитровой стеклянной банкой, наполненной месивом цвета черного дерева, которая весит шестьдесят восемь унций и вдобавок засунута в дальний угол, за пачки сушеных бобов, риса, сахара и перца горошком. Подвиг на пике сейсмической активности, уж никак не меньше! Счастливого финала не будет, и думать нечего.