— Но, я полагаю, человечество вечно на Земле, — продолжал вслух думать Пеледов, обходя белевшую от ночного неба лужу. — Жизнь, раз она началась, уже не имеет конца. Вот сколько лет живу, изранен, измотан, а душа не стареет. А может, оно и на самом деле так: человек умирает, а душа переходит в траву, в жуков, в птиц... И опять живет. Ты как думаешь, был когда-нибудь птицей, сосной или зайцем? — Пеледов поглядел на Мишку улыбаясь.
Мишка ничего не ответил, но почувствовал, как нервная дрожь прошла по его телу, как тогда перед грозой в шалаше.
— Ну, ты не мучайся этим, тебе еще рано... Это я от старости. Оттого, что своя жизнь не удалась. А вообще-то есть даже такая философия... Но если так, то за жизнь боремся мы все вместе, заодно с травой, лесом, зверьем... Значит, все вместе противостоим и любой смерти, любой войне. А?..
Пеледов знал, что Мишка ему ничего не ответит. И не был уверен в том, поверит ли он ему. Но хорошо понимал, что мысли или забываются, или прорастают. У молодых почти всегда прорастают. Он был рад, что встретил на весновке Мишку. Сам не ожидая того, он вдруг понял в эти дни, что давно ждал такого парнишку, все послевоенные годы... Он наивно верил, что из этих мест, из лесов этих может, должен выйти хоть один великий человек. Иногда он жалел Мишку и сомневался, верно ли поступает. Наблюдая за ним, видел, как тот мучается, охраняет утиное гнездо, бегает на ток, и сам мучился.
Иногда жалость побеждала, и тогда Пеледов пытался разуверить Мишку в сказанном... Но на второй день злобная решимость подымалась в нем с новой силой, и он начинал все сначала. «Только бы вытерпел, не сломался...» — думал он и следил за Мишкой постоянно.
Для того чтобы довести разговор до конца, он сегодня даже выпивать не стал. Хотя ему и хотелось: так хорошо сидели в вагончике напоследок. Но боялся, вдруг приступ будет.
Уже приближались к огородам ночного поселка. Мишка все хотел сказать что-нибудь доброе Пеледову, и чем ближе подходили, тем больше чувствовал, что так ничего у него и не получится. Пересекали какую-то сырую низину со слабым ручейком на травянистом дне, и Мишка догадался, что это та самая стремительная снеговая речушка, возле которой, как шли сюда, сидел он на прясле покосившейся изгороди. Он удивился, как давно это было, будто вечность прошла. «Ну вот, теперь, значит, пришли...» — сказал он сам себе и вздохнул.
Однако Пеледов, казалось, не замечал ночного поселка. Он остановился возле жердяной изгороди, взялся за кол, сказал:
— Не торопись, дальше конторы не уйдут, — и поглядел в сторону бригады.