Кружа по ночному городу, весновщики искали места, где бы примоститься, дать разгоряченным ногам отдых. Не сговариваясь, все уже хотели одного — уйти подальше от центра и не ждать больше никакой помощи, а надеяться только на самих себя.
По привычке их тянуло в кусты, к деревьям, где можно было бы спрятаться от сторонних глаз. Но из сквера, где они пристали было, их тут же вытурили два милиционера.
— Ну и приехали... — выругался Шмель. — Посидеть и то не дают.
— Пошли хоть к реке, у воды, может, не тронут! — взвился Чирок.
— А точно! — поддержал Ботяков, нетерпеливо тряхнув на спине мешок. — На хрен они нам нужны...
И все молча согласились, через широкий безлюдный пустырь, мимо большого серого памятника направились к реке.
— Вот это дядя, — задрав на ходу голову, удивился Луков. — Кто это?
— Генерал какой-нибудь... — мгновенным взглядом оценил фигуру на возвышении Чирок.
— Сусанин это, из крестьян, — пояснил шедший рядом с Чирком Степан.
— Чего он сделал?
— Врагов в лес завел, в глухомань, все и перемерзли там как тараканы.
— Сам-то ушел?
— Убили.
— Суки... — еще больше обозлился Чирок. — Давай подойдем поближе.
— Точно, мужик!
— Первый раз памятник крестьянину вижу, — сказал Ботяков.
Народу на пустыре почти не было, и им показалось тут совсем безопасно и даже уютно, потому как недалеко от памятника росли какие-то кусты. И они, уже сбитые с толку городом, не долго думая остановились на мягкой земле, благо не на асфальте. Положили рюкзаки на молодую травку и тут, под защитой своего высокого собрата-крестьянина, выпили и закусили с удовольствием. Разговор у них оживился и уже обретал нужную уверенность, когда рядом неожиданно выросли два милиционера. Один из них, постарше, без лишних разговоров схватил Лукова за рукав и решительно потащил было его.
Но Луков в газовом свете фонарей цыгански блеснул глазами и отряхнулся:
— Ты знаешь, кто это?
— Знаю, знаю!..
— Нет, не знаешь! Крестьянин он, как и я. Вишь, какой он здоровый. Давай поборемся? — и Луков шутя облапил милиционера, дуя в лицо ему перегаром. — Вот сейчас сожму тебя и выдавлю из френчика-то... — И он медленно, по-медвежьи начал прижимать его к себе. Глаза милиционера округлились, но тут подскочил Шмель:
— Отпусти! Пуговки оторвешь — заберут еще, — и к милиционеру: — Не связывайся... День рождения у него сегодня, — кивнул он на памятник, — помянуть приехали.
Услышав это, все загалдели, окружили милиционеров, наливали им в кружки водки, которую те высокомерно отстраняли, но им не давали сказать слова, напирали со всех сторон... Кто-то уже обнимал молодого милиционера, свез с него шапку, которую тут же затоптали сапожищами, но Ботяков решил исправить дело, схватил шапку и стал ее, мокрую, в грязи, напяливать милиционеру на голову... Кто-то, ругаясь, говорил про жалобу, про газету, про самого Сусанина...