Стрежнев достал пачку сигарет, и все молча потянулись к ней, наскоро вытирая ветошью руки.
Довольные, прикурили от одного огонька и, медленно выпуская дым, стали вслушиваться — «пробуя» работу двигателя на звук.
Семен сходил на палубу, проверил, идет ли за борт вода из системы охлаждения. Бежала.
Олег прибавил оборотов еще — отчаяннее заколотилось нутро машины, мельче задрожало все вокруг, и еще веселее стало всем. Теперь только пятьсот-шестьсот оборотов отделяли их от настоящей навигации.
И все-таки еще думалось: «Вдруг на следующих оборотах двигатель изменит звук, собьется...»
Поэтому все нетерпеливо ходили по машинному, ждали, когда поднимется температура воды, масла и можно будет испытать двигатель на пределе.
Однако двигатель прогревался медленно.
И Стрежнев не вытерпел, вылез на палубу. Он сошел на берег, отдал чалку, а потом, забравшись, выдернул и трап. И замер: в машинном прибавляли обороты.
Двигатель, забирая выше, вдруг будто запнулся, — заколотился жестко, с болью. Но ему давали топлива еще и еще... И он снова пошел мягко.
«Пронесло... критические обороты», — перевел дыхание Стрежнев.
Уже неразличимы стали отдельные стуки — все слилось в сквозной напряженный гул: звенит, тянет, заражает своей прытью... «Поет!» — как говорят механики.
Стрежнев молодо распахнул рубку. Стрелка манометра стояла возле полутора тысяч, без дрожи — обороты устойчивые. Термометры воды и масла показывали тоже норму.
Легкие, повеселевшие вошли в рубку Семен с Олегом.
Стрежнев оглянулся, сказал с улыбкой:
— Ну, господи благослови, отходим! — И поскатал руль вправо. Сбавил обороты, отдернул рычаг реверса назад и снова стал убыстрять двигатель. Теперь он работал на винт. Мутная вода со щепой и корками зашипела, полезла на берег. Стрежнев еще прибавил оборотов — катер пошевелился и тихо пошел.
Все дальше и дальше пятились от насиженного места и теперь навсегда оставляли этот приплесок.
Молча глядели на уходящий берег, и у каждого было что-то новое на душе, будто зачиналась новая страница жизни.
А Стрежнев уходил не только от этого берега, он знал, что отчаливает от всех своих прошлых навигаций...
Катер выпятился, развернулся навстречу течению. Стрежнев с силой крутил штурвал в другую сторону, перевел реверс и медленно, но твердо дал полные рабочие обороты. Катер лихорадочно зазнобило, вода под винтом зашумела...
Пошли полным ходом. Мерно и сильно работает двигатель, ровно гребет винт — не бьет, хорошо в воде сидит корпус: можно оставить штурвал — и катер не уходит с курса.
Стрежнев успокоенно, привычно глядел вдаль, видел разом все: и берега, и середину реки, и там, далеко у горизонта, лес, и каким-то особым, ближним, зрением видел нос катера, воду в воронках и рябь, что убегала под катер, под ноги, но не мог понять, чего же недостает, пока не увидел перед собой заржавленную лопоухую гайку на стекле. Он открутил ее, потом другую и поднял лобовое стекло.