«Работа» в художественном мире повести «Шумит Шилекша» — это действительно не только непосредственное дело, занятие, трудовой процесс и т.д., но еще и образ, чуть ли не символ связи человека с бессмертием природы.
Если мы внимательно вчитаемся в повесть, то непременно увидим «тяжелую и опасную работу» сплавщиков в контексте природно-философском, в окружении таких многозначных образов: «праздник», «весна — великий поворот жизни на земле», «древнее родовое пристанище», «торжество леса»... Саму же работу Мишка сначала переживает как «детскую игру», потом как «настоящую каторгу» и наконец как «чудовищное издевательство над человеком». Но В. Николаев не был бы самим собой, если бы не остановился на последнем определении — ведь для него самого, работавшего на сплаве леса в те же шестнадцать лет, что и его герой, работа, пусть самая мучительная, — нечто большее. Работа, как и весенний лес, пьянит всех: «Будто не было для них большего праздника на земле, чем эта работа. Будто проснулся в них какой-то древний инстинкт этой вольной лесной жизни и пьянил их слаще вина, женщин, сна... Мишка видел, что не все сразу втянулись в это, втягивались, как и он, болезненно, с надрывом, но, втянувшись, веселели и отдавались сполна, безоглядно. Это было какое-то весеннее сумасшествие, какой-то безрассудный побег от себя. А может, и к себе...».
И вот всего за одну неделю Мишка «стал как бы другим человеком». «Он физически ощутил какое-то смещение времени, какой-то не то провал, не то вырост собственной жизни». Автор не спешит подсказать однозначный ответ ни читателю, ни герою. Впрочем, он и не может быть однозначным. Так что же такое работа сплавщиков: «чудовищное издевательство над человеком»? «весеннее сумасшествие»? «побег от себя»? или «к себе»? «провал» или «вырост собственной жизни»?
Легче всего, наверное, было бы отделаться штампом, общим местом: всякая работа, мол, способствует становлению человека. Ничего, конечно, нового здесь не было бы сказано, но вроде и возразить нечего. И, конечно, писатель в принципе разделяет эту мысль. Но мало ему этого, мало, о другом он думает. Иначе бы откуда, например, появилась в его повести такая фраза о весновщиках: «Они будто хотели повернуть время вспять, пожить жизнью отцев, видимо, навсегда уходящей». А по какой причине у Мишки Хлебушкина, в шестнадцать лет уже вкусившего городской жизни (он поступил в техникум, не прижился там и сбежал в родную деревню), появляется чувство, что он и здесь, в родных лесах, все же чужой и недолгий гость.