Сосны любили человеческое племя. Среди деревьев они были самыми многочисленными жителями Земли и потому считали себя ближе всех к человеку. Но человек все дальше уходил от лесов. И это обижало сосны.
И все же сосне иногда казалось, что люди когда-нибудь, далеко в будущем, возвратятся к лесу, и она не переставала надеяться, что, может быть, теперь, с третьего человека, которого она должна была встретить этой весной, начнется наконец их взаимное понимание.
Дед Мишки Антон, еще молодым, не стал рубить сосну и не велел другим, когда валили лес для постройки барака. Тогда сосне было уже за семьдесят, но она все равно была неказистая: кривая стволом, с толстыми сучьями, нависающими шатром. Антон всегда садился под ней обедать или просто отдыхать.
С тех пор все считали и говорили «Антонова сосна». И никто не трогал ее ни зимой, ни летом. И отец Мишки тоже знал эту сосну, и ему всегда на весновке говаривали: «Вон ваша сосна... Всех вас переживет». К, тому времени Антон уже умер, постарела и сосна.
Думал ли отец Мишки, что сосна его переживет, неизвестно, но, верно, никак не думал, что самого его зашибет тоже сосной. Это случилось всего в трех верстах от поляны, и Княжев мог бы точно показать Мишке место, но он этого не делал. И не велел другим, даже разговор заводить об этом заказал. Но в том, что погиб отец, была виновата не сосна (она была уже мертвая), а сами люди: не надо было спиливать сразу два дерева рядом.
Сосна знала, что Мишка теперь ненавидит лес. Но она знала, что он и любит его. Любит так, как мало кто любит из бригады. И это ее радовало: может быть, он теперь начнет прислушиваться к соснам... Может, о чем-то догадается?
День ото дня ждала она встречи с ним.
Но день этот еще не настал.
Напуганные затором, весновщики связали несколько прочных кобылок и теперь с утра уплывали на них в разливы. Там вылавливали в кустах разнесенные бревна, связывали их в цепочки и ставили вдоль русла, ограждая кусты.
Несколько человек постоянно дежурило на кривулях, другие вернулись на штабеля.
Воды было мало, и работа теперь шла будничная, неинтересная. Стоял холод, хоть уши у шапки разгибай. Северный ветер, притихший было перед зарей, вновь набирал силу. От этого сырой лес наполнялся протяжным шумом, наводящим тоску и одиночество. Сосны недовольно сбрасывали с себя липкий холодный снег, сушили свои тяжелые лапы и будто чего ждали. Вода в реке стала черная, неприветливая. Сейчас, как никогда, чувствовался ее сквозной холод. Мишка стоял на своем кривуле, куда его поставил поутру Луков, по колено в воде, в разогнутых до пахов сапогах и изредка грел в карманах красные, озябшие руки. Теперь он опять вспоминал о шесте Сорокина и о том, что у него руки сейчас не зябнут и что поторопился он надсмеяться над ним.