После ливневого дождя вода в реке сильно поднялась, и Княжев решил, что пора выводить бревна из разливин в самом устье: «Цепочки из-за нехватки такелажа поставили там не везде, и лесу по луговинам должно насорить много».
После завтрака Княжев по очереди поглядел сначала на Мишку, а потом на Пеледова и велел им отправляться в разливины на кобылке.
Мишка обрадовался и испугался. Ему вдруг показалось, что Княжев будто подслушал его мысли и специально посылает их вдвоем с Пеледовым.
Пока шли к реке, Мишка осторожно приглядывался к Пеледову, но не заметил в нем никаких перемен.
Возле дороги, выходящей к реке, они нашли в кустах дежурную кобылку, оттолкнулись, и течение потащило их навстречу утренним разливам. Лес уже был полон птичьего гама, свиста, возбужденной зоревой суматохи. Проплыли мимо заливинки, где было гнездо, но утка не взлетела, и Мишка понял, что она уже начала насиживать яйца. Потом промелькнул знакомый «средний» кривуль, на котором стоял сегодня маленький Шмель в длинных сапогах и рыжей лохматой шапке.
— Домой, что ли, поплыли? — взмахнув рукой, пошутил Шмель.
— Можем и домой, — беззубо улыбнулся ему Пеледов. — Вот заводь только поочистим.
Они вытолкались со стрежня в первую заливину и остановились возле кустов вербы, набитых бревнами. Из середины затопленных красноватых прутьев взлетели две чирковые уточки и селезенек с бархатно-вишневой головой и пестрым брюшком. Утки низко, совсем непуганно пролетели над кобылкой и утянули вниз, где еще шире были разливы и еще больше было затопленных кустов.
Пеледов любовно, долгим взглядом проводил их и стал закуривать.
— Вот кому тут раздолье! — мечтательно сказал он, пуская дым по гладкой воде. Он присел на корточки и, исподлобья глядя на Мишку, спросил:
— Ну как, не простудился в тот раз? — и, не дожидаясь ответа, добавил. — Значит, в сплавщики годишься... Останешься здесь на всю жизнь? — испытующе поглядел он на Мишку.
Слова эти Мишку обидели, и он потупил глаза, не зная, что сказать.
— Не обижайся, — уже мягко продолжал Пеледов. — Я знаю, что не останешься. Здесь такие не остаются. Но и то правда, что бегут люди из деревень не только за культурой, образованием, но и в погоне за легкой жизнью. Это своего рода инстинкт еще от тех давних времен, когда человек леса вокруг себя вырубал — гнал их от себя, потому что стихия болот и лесов была сильнее человека... Потом, будет время, побегут обратно.
— Почему? — не понял Мишка.
— Потому... — Пеледов задумался. — Лесные мы люди. Лесные, болотные, полевые... Чу! Кулик кричит... Слышишь? Для кого как, а для меня это голос родины, своей земли. В этом ведь счастье, спасение наше. А мы стесняемся говорить об этом, как стесняемся за говор свой, обычаи... Стесняемся одежды отцов и дедов, их присловий, присказок, примет... Чудно как-то! Будто сами от себя отказываемся. А зачем? Думаешь, почему я говорю это? Знаю, вот и говорю. Я ведь немало нашего брата на стороне повидал... Но ни один не остался самим собой! Все меняются. Причем от ума, против сердца. А польза от этого кому? Врагу только на руку.