Мишка, слушая его, совсем перестал толкать бревна. И кобылку их все несло и несло из заливины слабым течением вместе с бревнами в открытый стрежень реки.
— А если к нам прилетят? — спросил Мишка, вспомнив ночное свечение, которое застало его в шалаше. — Нас начнут эксплуатировать?
— А может, уж давно прилетели, — загадочно и как-то обрадованно улыбнулся Пеледов, будто уже хорошо был знаком с инопланетянами.
— Тогда почему не показываются? — начал помаленьку толкаться опять в заливину Мишка.
— А вот, видимо, по этому самому... — как-то облегченно отозвался Пеледов. — Чтобы не надеялись на них. Самим надо работать... Я о космическом-то иждивенчестве почему тебе сказал?
— А может, они и сами-то такие? — с детской настырностью входил в азарт Мишка. — Что они, святые?
— Вот именно... Космос не святым не открывается. Есть такая закономерность: существа, не постигшие справедливых, нравственных законов жизни меж собой, не сумеют и технику такую создать, чтобы достичь иных цивилизаций. Это диалектика, братец. Если этого слова не знаешь, так знаешь, как народ говорит: бодливой корове бог рога не дает... — Тут он вздохнул и сильно толкнул кобылку к новой партии бревен — как бы подвел черту. — Самое интересное, что ожидает человечество в ближайшем будущем, — это прошлое Земли. Чего рваться в другие миры, когда свой еще как следует не изучен! Этого этапа нам не миновать. Рано или поздно, а история человечества будет восстановлена, как бы реставрирована в мельчайших подробностях и до самой глубокой древности. С Земли ничто не исчезло — все в ней. Надо научиться находить и видеть... А когда все найдут, проанализируют ошибки, поумнеют — тогда уж можно и дальше. Это тоже диалектика. Она ведь и на космос распространяется.
День они дорабатывали в своем заливе. В глубине кустов бревен оказалось так много, что оба перестали разговаривать. Из двух толстых елок, которыми заканчивалась ограждающая русло цепочка, они наскоро соорудили новую кобылку, на которую тут же и перебрался Пеледов.
Теперь, к вечеру, они гнали из своей заводи целую площадь этих бревен. Изо всей силы упирались со своих кобылок о дно, а темная палестина бревен едва двигалась по гладкой ало-закатной воде. К вечеру, просвистев крыльями, вернулись чирки — будто ждали, когда заводь освободится, уверенно, без обзорного облета упали в кусты и затихли.
Домой шли знакомой тропой (за время работы действительно образовалось что-то вроде тропы вдоль берега).
Мишка в этот день хорошо устал, именно «хорошо», как он считал: тело ровно и приятно ныло, прося покоя, расслабленности. Он уже знал, что после такого дня крепко спится и утро приходит чистое и радостное, как праздник.