— Человек не может исключить из своей жизни возвышенного, тогда он не человек. Возвышенного, которое не от него зависит, а Кем-то нерукотворно ему дано. Иначе — человеку порча: себя признает выше всех и всего выше, что в мире сем есть. А православию не претят иные религии, и много было религий в империи Российской. Есть нация, есть у нее язык, есть у нее и религия, хотя бы и языческая и многобожья. Многобожие — начало восхождения к Нему, к Единственному, это понятия императорские, они же — народная Всеобщность, без которой власти не может быть.
Тут Сталин засмеялся, перебил императора:
— Нэ учи! Нэ надо. К твоему сведению: я в поповском дэле тоже понимаю, курс так называемого духовника проходил! И — прошел!
— Еще и поп-расстрига?
— Вот именно! — не без удовольствия подтвердил Сталин. — Учти: с расстригами спорить трудно, можно сказать, нэвозможно! Чувствуешь? Нэужели нэ чувствуешь?
Император не ответил, будто вопроса и не было.
Сталина это не смутило, он легче легкого продолжал:
— Есть-то они есть, разные религии, да среди них обязательно назовутся главные, чтобы вокруг них все остальные танцевали, то есть классовая борьба. Тем более борьба, что социализм в империализме уже заложен и рвется изнутри наружу, а это рвение всеми силами надо реализовать. Придать ему самостоятельность. Власть придать. Без участия власти ни одна религия нэ упрочилась, тем более нэ стала государственно признанной. И еще запомни раз и навсегда: власть подсудна только другой власти, которая сильнее, больше никому на свете! Временное правительство в семнадцатом вздумало царское правительство судить — дурь! Фантазия! Нэ было, нэ будет никогда! — (Нелепин оторопел: в его адрес было сказано?!) — Мы тебя расстреляли, и точка! Р-революци-онная законность! А представить себе, будто тебя судит народ, — это какой же бардак? Уму непостижимо. — (Нелепин опять повздрагивал: опять в его адрес?)
Сталин передохнул, еще продолжал:
— По источникам доходит: нынче в столичной прессе меня судят! Нэкоторые писателишки! Я им премии собственного имени жаловал, а они? Свинство! Премии брали с восторгом. Речи толкали — сплошной энтузиазм, сплошная благодарность, сплошной восторг! У нэкоторых старательных и нэ без талантишка по два, по три раза получалось, было — четыре. Писатель с великой гордостью рекомендовался: «Четырежды сталинский лауреат!» И вдруг? Нэ свинство ли? Суд над Сталиным! Суд над властью! Исключительно сумасшедшему может прийти. Твое мнение? — обратился Сталин к императору.
(Нелепин думал: слава Богу, не ко мне! Слава Богу — они беседуют, я — ни при чем, и отчетов по поводу современности от меня не требуется!)