И Ника сбивчиво поведала историю, которую узнала в Пушкино.
— Хотел бы вам помочь, но… Результат обещать трудно…
Он помолчал, подбирая слова.
— Понимаете, это все случилось очень давно. Вы родились и выросли в одной стране, сейчас живете в другой. Слишком много всего переменилось за это время. — Всеволод Андреевич с сожалением развел руками.
Увы, чуда не случилось. Полковник Васильев сделал ряд запросов по разным ведомствам, но в стране уже вовсю шел развал: связи обрывались, информационные каналы перестали работать. Люди думали о том, чтобы выжить. Ника нанесла еще один визит в Дом на Лубянке, но тайну ее биографии даже сотрудники некогда могущественного ведомства раскрыть не смогли…
…Он проснулся и сел на постели весь в испарине. Вот уже почти двадцать лет этот сон приходит к нему с неизбежной регулярностью. Скрипнув зубами, он вновь почувствовал во рту вкус горелого песка. Глубоко втянул в себя воздух, выравнивая дыхание. Затем встал, отдернул штору и выглянул на улицу.
По парку передвигалась уборочная машина. Мощным пылесосом она всасывала в себя мелкую каменную крошку, которой власти городка зимой посыпали обледенелые участки дорог, тротуары и пешеходные зоны. Перемытый гравий тут же пересыпался в зафиксированный сзади прицеп. «Чего только эти австрийцы не придумают», — мелькнуло в проясняющемся сознании.
Несмотря на шум, вид из окна успокаивал. Он купил этот дом в тирольских предгорьях. Место было идеальным: внизу простирался обширный парк с небольшим озерцом. Близкое присутствие горного массива и несколько аккуратных домиков, живописно вписанных в скалистые склоны, создавали чувство покоя и уединения. Это определило его выбор.
Мужчина включил кофемашину и пошел в душевую. Ночной кошмар только во сне заканчивался хорошо, а наяву в его жизни произошла катастрофа.
Он хорошо помнил, что жене не помогли ни укол, ни кислородные подушки, которые он чудом обнаружил в подсобке разбомбленной аптеки. Он упрямо отказывался верить, что она мертва, хотя понимал, что все реанимационные действия совершает с мертвым телом. Бели бы можно было обменять жизнь на смерть, то он, не раздумывая, умер бы там, в том самом подвале. Он помнил, как сидел у тела жены и казнил себя за то, что вызвал семью к себе. Надо было настаивать на своей поездке в Москву! Он казнил себя за то, что не уберег самое дорогое, что у него было. Как, как он мог так беспечно пригласить их туда, где идет война?!
Иногда ему снились море, пальмы, коралловые рифы и белый песок в Иачанге. Большего счастья, чем тогда, он никогда потом не узнал. Видимо, это была вся мера счастья, положенного ему, и она была прожита им в эту неделю короткого отпуска.