Гуннар сполз по двери, замер, упершись лбом в колени. Не столько жаль было дорогого добра, сколько противно сознавать, что чужие бесцеремонные руки рылись в его вещах, перетряхивая исподнее. Хорошо деловую переписку не хранил, как и записочки от Вигдис, сжигал сразу, хоть она и обижалась. Сейчас совсем мерзко было бы. Он заставил себя подняться: как ни противно было смотреть на беспорядок в комнате, задерживаться здесь хотелось еще меньше. Все его вещи — то, что от них осталось — уместились в большую походную сумку, а за сундуком можно позже прислать, не самому же тащить. Обтереться — благо в кувшине для умывания осталась вода — переодеться и причесаться тоже было недолго, хотя пришлось повозиться со шнуровкой дублета, пальцы по-прежнему слушались плохо. И все время хотелось спать, казалось, стоит замереть на миг, и веки закроются сами.
Гуннар вылил в таз остатки воды, плеснул в лицо — зря, когда выпрямлялся, в очередной раз повело в сторону. Ничего, дел немного осталось.
Он поддел ножом доску на дне сундука, оторвав ее, вытащил оставшуюся расписку Ингвара. Хорошо, что пришедшие с обыском не догадались разломать сундук, тогда бы совсем туго пришлось. Гуннар и в прежние-то времена десять раз бы подумал, прежде чем просить в долг у приятелей, а сейчас и вовсе предпочел бы голодать, чем случайно оказаться обязанным тому, по чьей милости попал в допросную. Да, Руни был прав, не запятнавших себя кровью среди них не осталось, но и хладнокровных злодеев до сих пор не водилось.
Хотя выходило, что и из тюрьмы Гуннара вытащил тот же тать, если второе тело действительно оставили так, чтобы его как можно быстрее нашли. Одного неповинного пожалел, второго замучил, дивно порой вьется мысль человеческая. Гуннар в который раз заставил себя не думать: утро вечера — или такого дня, как этот — явно окажется мудренее.
Хозяйка постучала в дверь, протянула кошель, возвращая задаток, и письмо, что, по ее словам, только что принес мальчишка. Гуннар кивнул, сломал сургуч, герба на котором не было. Олав коротко и сухо уведомлял, что более в его услугах не нуждается, и поскольку договор разрывает сам купец, задаток Гуннар может оставить себе.
Он стиснул листок в кулаке — быстро слухи расходятся. Этак ему придется уехать не потому, что глаза бы ни на кого не глядели, а просто жить станет не на что. Город-то большой, да только все всех знают. Вот уж угораздило не в то время и не в том месте оказаться.
Гуннар поднял с пола рассыпанные листы бумаги — пришлось опереться о стол — выбрал почище и поглаже. Так же коротко и сухо изложил все, что увидел в доме Скегги, прибавив, что, по его разумению, тот вовсе не сбежал.