Стокстилл ответил:
— Пытаетесь наградить меня еще одним пациентом, да? Но я еще и предыдущего не забыл. — Впрочем, забыть его было трудно, поскольку именно в тот день на Залив была сброшена бомба. «Много лет назад, — подумал он. — Как выразился бы Хоппи, в другой реинкарнации».
— Вы бы очень помогли ему, — сказала Бонни, — если бы смогли излечить, но скорее всего у вас просто нет времени.
— Спасибо, что заступаетесь за меня, — с улыбкой сказал Стокстилл.
Мистер Остуриас заметил:
— Кстати, доктор, сегодня я заметил в поведении нашего несчастного калеки нечто странное. Хотел посоветоваться с вами по этому поводу, если вы не против. Должен признаться, он слегка озадачил меня… да и вообще вызывает у меня любопытство. Особенно поразительна эта его способность жить вопреки всем жизненным невзгодам — этого у Хоппи не отнять. Более того, его пример очень важен, если вы понимаете, что я имею в виду, для всех нас. Если уж он способен на такое… — тут учитель замолчал, потом сменил тему: — Думаю, нам пора.
Стокстилл обратился к Бонни:
— Кто-то мне сказал, будто в прошлый раз Дэнджерфилд упомянул о вашем старом приятеле.
— О Бруно? — Бонни мгновенно насторожилась. — Так, значит, он еще жив, да? Впрочем, я в этом никогда не сомневалась.
— Нет, Дэнджерфилд говорил не об этом. Он просто едко прошелся по поводу первой большой катастрофы. Ну, помните, той, что случилась в тысяча девятьсот семьдесят втором.
— Ну конечно, — напряженным голосом ответила она. — Конечно, помню.
— Так вот, судя по словам рассказавшего мне об этом человека, Дэнджерфилд… — На самом деле он прекрасно помнил, кто именно рассказал ему об очередной удачной остроте Дэнджерфилда — это была Джун Роб, но ему не хотелось лишний раз раздражать Бонни. — Так вот, Дэнджерфилд сказал следующее: «Теперь мы все живем в катастрофе Бруно. Мы все — призраки семьдесят второго». Разумеется, в этом нет ничего особо оригинального, нечто в этом роде мы слышали и раньше. Думаю, мне просто не удалось дословно передать шутку Дэнджерфилда… ну, знаете, эту его характерную манеру остроумно высказываться по самым разным поводам. Никто не умеет представить тему под самым неожиданным углом так, как он.
Мистер Остуриас остановился у входа в Форестер-Холл, обернулся и теперь слушал их разговор. Потом подошел к ним.
— Бонни, — спросил он, — а вы были знакомы с Бруно до катастрофы?
— Да, — ответила она. — Я некоторое время работала в Ливерморе.
— Но сейчас-то его уже наверняка нет в живых, — сказал мистер Остуриас.
— А мне всегда казалось, что он по-прежнему жив, — холодно заметила Бонни. — Он — великий человек, и катастрофа семьдесят второго года — вовсе не его вина. Просто ответственность на него возложили те, кто ничего об этом не знает.