«Мой дом, — подумала она. — Его больше нет. Все, что у меня было, что-то для меня значило. О, какая несправедливость!»
У Бонни страшно болела голова, дыхание давалось с большим трудом. Он попыталась привести себя в порядок и тут заметила, что руки ее, покрытые белой пылью от обвалившейся штукатурки, дрожат. Запястье оказалось в крови, хотя она и не помнила, как порезалась. «Бедная моя головушка!» — мысленно застонала Бонни. Она потерла лоб, и с головы посыпался какой-то мусор. Теперь — она так и не поняла, как это получилось — пол снова был полом, а стена — стеной. Все встало на свои места. Только вот вся домашняя обстановка по-прежнему оставалась грудой обломков. «Не дом, а настоящий мусорный бак, — подумала Бонни. — Чтобы все привести в порядок, потребуются недели, нет, месяцы. Впрочем, скорее всего нам это вообще никогда не удастся. Это конец нашей жизни, нашего счастья».
Поднявшись и отшвырнув ногой в сторону обломки стула, она, с трудом пробираясь через кучи мусора, направилась к выходу. В воздухе было полно пыли, заставляющей ежеминутно надсадно кашлять, и Бонни буквально ненавидела ее. Все было усыпано битым стеклом, ее чудесных окон с зеркальными стеклами больше не было. Оставались лишь зияющие квадратные дыры с торчащими кое-где обломками стекол. Некоторые из них выпадали и сейчас. Наконец она добралась до выхода на улицу. Дверь здорово перекосило. Бонни навалилась на нее всем телом и с трудом сумела приоткрыть настолько, чтобы протиснуться наружу. Неуверенно ступая, она отошла на несколько ярдов от дома и огляделась, стараясь понять, что случилось.
Голова болела все сильнее. «Уж не ослепла ли я? — подумала Бонни. Ей с трудом удавалось держать глаза открытыми. — Видела я какой-то свет или нет?» Она смутно припоминала, что какая-то вспышка была — вроде как сработал затвор фотоаппарата, причем настолько быстро, что зрительные нервы не успели среагировать. Вспышки как таковой она толком не видела. Тем не менее глазам было больно — она чувствовала, что они повреждены. Впрочем, у нее болело все тело, но это было и неудивительно. Но вот земля. Она не видела никакой трещины. И дом стоял как прежде, лишь окна были выбиты да внутри все перебито и переломано. Осталась только пустая оболочка без какого-либо содержимого.
Бонни медленно двинулась вперед, думая: «Нужно попробовать найти помощь. Мне требуется медицинская помощь». Тут она споткнулась, чуть не упала, подняла голову и снова увидела на юге огромный столб бурого дыма. «Может, это Сан-Франциско горит? — спросила она себя. — Да, похоже, так оно и есть. Это настоящее бедствие. Значит, пострадал не только Уэст-Марино, но и весь огромный город. И сейчас помощь требуется не только горстке сельских жителей, но и нескольким миллионам обитателей мегаполиса. Наверное, там погибли многие тысячи людей. Вероятно, район будет объявлен зоной национального бедствия, прибудут специалисты Красного Креста и армия. Этот день мы запомним навсегда». Тут она заплакала, закрыла лицо руками и продолжала идти, уже не выбирая дороги — ей было все равно. Она оплакивала не себя и не разрушенный дом, нет — она оплакивала раскинувшийся к югу отсюда город. Она оплакивала и его, и всех живущих в нем людей, и их ужасную судьбу.