Жреческая верхушка его также невзлюбила. Якобы потому, что Балаш «пренебрегал их законами и желал построить бани в городах для омовений»>{166}. Бани, конечно, были только предлогом — годами позже ничто не помешает Каваду понастроить бань в Иране. Но легче Балашу от этого не стало — жрецы свергли его с престола и ослепили.
Новым главой Сасанидов стал племянник Балаша — уцелевший сын Пероза Кавад. С первых дней правления перед ним возникла та же проблема, что и перед несчастным Балашем, — безденежье. Кавад I оказался энергичным правителем. Впрочем, сначала он тоже не нашел ничего лучшего, как попросить денег у Зенона. Если бы сработал этот вариант, он смог бы заручиться поддержкой армейских кругов. В качестве альтернативного варианта рассматривалось объявление ультиматума ромеям, который они, конечно же, откажутся принять, и затем — война. Отправив армию в поход, Кавад хотя бы ненадолго прекратил в ней брожение, а там, в случае военных успехов, можно было бы разжиться за счет своего западного соседа.
Итак, шах «отправил послов и одного большого слона в дар императору, чтобы тот послал ему золото»>{167}. Но едва послы вступили в Антиохию, как узнали, что Зенон умер. Когда новость дошла до Кавада, он велел послам предъявить ультиматум, сводимый к следующему: либо деньги, либо война, — новому византийскому императору Анастасию, но «словами угрозы раздразнил сознание благочестивого Анастасия»>{168}. Тот ответил, что не даст денег, пока персы не вернут Нисибис. Таким образом, кампанию против римлян можно было начинать, однако войска понадобились на армянском, а вскоре и на других фронтах… В общем, Каваду оказалось не до войны с Византией.
Не будем забывать, что всесильные маги и нобилитет никуда не делись и дамоклов меч бунта продолжал висеть над шахиншахом. Тут, однако, он проявил изрядную изобретательность и, пока решался вопрос об отношениях с Византией, затеял еще одну авантюру. Кавад I стал оказывать все более явную поддержку движению пророка Маздака.
В учении Маздака весьма серьезную роль играли социальные мотивы. В этой части проповеди Маздака и его последователей, маздакитов, были радикальны: богатые должны были делиться с нуждающимся своими женами и имуществом.
Понятно, что такие требования нашли горячий отклик полутора тысячелетиями позже: частью в советской исторической литературе>{169}, частью в современной сексуально раскрепощенной Европе. Но тогда в Иране, в начале VI века, они были прямой угрозой персидской знати. «Увидав, что государь принял веру Маздака, люди вдали и вблизи откликнулись на призыв и разделили имущество. Маздак говорил: «Имущество есть розданное среди людей, а эти все — рабы всевышнего и дети Адама. Те, кто чувствуют нужду, пусть тратят имущество друг друга, чтобы никто не испытывал лишения и нищеты, все были бы равными по положению». Когда же Кубад (Кавад) пошел дальше, согласился на общность имущества, Маздак начал заявлять: «Ваши жены — ваше имущество. Следует вам считать жен как имущество друг друга, чтобы никто не оставался без участия в наслаждениях и вожделениях мира, чтобы двери желания были открыты перед всеми людьми». Многие люди все больше увлекались его учением по причине общности имущества и женщин, в особенности простонародье. Установился такой обычай: если какой-нибудь мужчина приводил в свой дом двадцать мужчин-гостей и угощал хлебом, мясом, вином, закусками и музыкой, под конец все по одному соединялись с его женой, и это не ставили в грех»