Которая из Роуз победит – гадаю я.
Я стояла, а муж ждал, пока я отвечу ему, скажу хоть что-нибудь, что угодно. И тогда я поняла: все всегда заканчивается именно так. Люк добивается своего только в том случае, если я сдаюсь. Его радость, его желание станут моим концом. Я давала Люку то, чего он так жаждал, но при этом жертвовала собой, своим телом и своим временем. Приносила в жертву себя.
Слезы полились сильнее.
– Роуз… – повторил Люк.
– Мне жаль, – сказала я, но извинялась не перед ним.
Идиотка, идиотка, идиотка.
Почему я такая идиотка? Что я с собой сотворила? На что согласилась? Почему не боролась за себя, за то, что считаю правильным? Теперь деваться некуда. Придется рожать. В противном случае меня сочтут чудовищем, еще хуже, чем считали прежде, когда я просто не хотела беременеть. Сделать аборт означает уничтожить ребенка, о котором так мечтают Люк и его семья. Тогда я и вовсе стану для всех детоубийцей. За абортом, разумеется, последует развод.
Люк стоял у меня за спиной, обнимая за талию, будто огораживая стеной, тюремными решетками, что смыкались вокруг моего тела.
Я высвободилась и пошла к столу, который так красиво накрыла для нас.
– Я сделала тест на беременность, – наконец сказала я Люку.
Муж сел напротив.
– Я так понимаю, он положительный…
Даже сквозь собственные слезы я слышала в голосе Люка отчаянную жажду. И ненавидела его за это.
– Да, – с трудом выдавила я.
Затем потянулась за шампанским – пробка выскочила еще до того, как подошел Люк, – и налила себе бокал. Я выпила его залпом, до дна, будто студентка, которая хлещет пиво из бочонка. Покалывающие пузыри во рту были единственным позитивным моментом за весь день.
Люк смотрел на меня с тревогой:
– Роуз, тебе нельзя.
– Конечно, можно. – Я налила еще бокал и подняла его повыше. – Сегодня мне можно все, что я пожелаю. Беспокоиться о том, что нельзя – дабы с ребенком все было в порядке, – стану завтра.
Люк потянулся к моему бокалу, но я убрала руку. Шампанское выплеснулось на пол. Выражение лица мужа – тревога за ребенка, уже такая сильная – только усилило зачатки моей ненависти. Она расцвела насыщенным пурпуром, цветом сочного красного вина.
– Завтра так завтра, – сказал Люк и поднялся, чтобы подвинуть к себе стейк, почти застывший в окровавленной луже.
* * *
Мы с Томасом беседуем. Вокруг изысканная обстановка ресторана. Мы улыбаемся друг другу. Заказываем еду, напитки, готовимся провести здесь вечер.
Я счастлива так, что сильнее некуда.
Говорят, материнство меняет тебя, преображает полностью. Но если ребенок, растущий во мне, собирается в самом деле изменить мою жизнь, если он или она планирует избавиться от той женщины,