– Да-да, мой мальчик, я про тех самых Охотниц, к которым мы вскоре наведаемся, – ты ведь недавно сказал, что мы заслужили женщину.
Мы забрали из хижины все необходимое и направились к новому пристанищу. Снег замедлял наше продвижение. Как легкая свежая целина тяжелела, стоило нашим ногам в нее погрузиться! Меня жгло с двух сторон: напряжение раскаляло икры и бедра, а мороз кусал руки, леденил плечи и опалял лицо. Я брел за моим дядей-великаном, и мне приходилось следить за дыханием, чтобы не сбиться с ритма.
– Ты не заблудился, Барак?
Он что-то буркнул. Если снег и затушевал привычные ориентиры, он проявил другие, и они не могли ускользнуть от острого дядиного глаза. А я был ослеплен бешеным сиянием и все время щурился.
Мы шли по заснеженной земле, там и сям на отрогах холмов залегли волнистые складки.
Барак привел меня к нагромождению камней, наполовину засыпанных снегом:
– Вот наше новое жилище.
– Неужели здесь не зимует ни один медведь?
– Я завалил вход.
Он откатил один камень, другой, третий, и вход в пещеру расчистился.
– Барак, только не проси меня проделывать этот трюк.
Сдвинуть с места любой из этих камней было выше моих сил. Барак ответил:
– Этими камушками буду заниматься я, мой мальчик. Чуден замысел Природы: ты создан, чтобы проникать, я – чтобы поднимать. Каждому своя защита.
И мы обосновались в пещере на долгие месяцы.
* * *
– Мой мальчик, нам надо почистить перышки, раз мы собираемся к Охотницам. Но это не так-то просто… в это время года.
Вода замерзла, и Барак очень волновался. Если вы думаете, что одиночество приохотило его к нечистоплотности, то вы заблуждаетесь. Барак нечасто подстригал свою буйную шевелюру и бороду, но гигиену соблюдал строго. Он надраивал себя золой, а потом принимал либо ванну, купаясь в речке, либо душ, стоя под водопадом. А вооружившись пористым камнем, он регулярно скреб свои бронированные пятки. После еды он начищал белоснежные зубы тростником, затем ополаскивал мятным отваром[15].
Вечерами, когда он отправлялся к Охотницам, я замечал у него проблески кокетства: он умащивал свое тело медом, немного выжидал, а потом совершал в речке омовение и возвращался с гладкой сияющей кожей. Перед уходом он укрощал свою гриву с помощью животного жира, натирал запястья, темя и щиколотки цветками пижмы, которую хранил в горшке; эти желтые цветочки распространяли камфорный запах, и кто-то звал это растение душечником, а кто-то козельником. Тибор во время наших прогулок говорил мне, что пижма отпугивает клещей и травяных вшей, и заключал из этого, что, коль скоро пижма отгоняет мелкую живность, она, вероятно, выталкивает и маленьких человечков, способствуя схваткам роженицы.