– Будем биться!
Он выпятил грудь и выхватил меч, который всегда носил при себе, верша правосудие. Отец красовался. Он ходил гоголем. В неискоренимом восторге от себя он разыгрывал перед сельчанами спектакль.
– Найди оружие и давай биться.
– Я не стану биться с тобой.
Он громогласно воскликнул:
– Друзья мои, если я уйду, над вами поставят такого вождя: он дрейфит, не хочет драться!
Я продолжал говорить вполголоса, хотя спокойствие уже изменяло мне:
– Я уничтожил Робюра – быстро же ты об этом забыл.
– Ты тоже забывчивый: разучился драться?
И тут над деревней прогремел голос:
– Панноам, ты будешь биться со мной!
Все обернулись: по тропинке спускался исполин Барак – великолепный, широкоплечий и мускулистый, он решительно двигался к нам, а откинутые назад волосы развевались как лошадиная грива. Его появление повергло сельчан в ужас, и они принялись бормотать молитвы и теребить амулеты.
Мама оторопело шагнула вперед, у нее перехватило дыхание. Она не могла поверить своим глазам. Как? Неужели ее жених жив? Она думала, что лишилась рассудка. Мама сжала виски, прикусила кулак, но, видя, что Барак в расцвете своей мужественной красоты все приближается, она в панике повернулась ко мне.
Я с улыбкой подтвердил:
– Да, это Барак.
Ее губы безмолвно прошептали: «Барак», – и она прижала руки к груди. Я испугался, что ее сердце не вынесет потрясения, и кинулся ее поддержать.
Барак старался избегать ее взгляда – несомненно, щадя и Мамины чувства, и свои – и гордой поступью с царственной непринужденностью продолжал свой путь к Панноаму.
А тот все оценил: и возвращение брата, и Мамино потрясение, и их неизменную любовь. Взгляд его окаменел, он стиснул зубы и изо всех сил старался не пошатнуться.
Барак остановился перед ним:
– Ты будешь биться со мной.
Мой отец вздрогнул и инстинктивно вцепился в свое ожерелье. Барак усмехнулся, и Панноам понял, насколько он жалок в глазах брата.
Барак обратился к собравшимся:
– Сын не хочет ранить своего отца? Это лишь делает ему честь! Но брат с братом могут сразиться без угрызений совести.
Он вынул свой топор.
– Я готов.
И добавил с лукавой улыбкой:
– Наконец-то!
Нелепость ситуации парализовала отца. Я слишком хорошо знал его и понимал, что он по доброй воле от власти не откажется, да и лицо потерять боится. И потому непременно кинется в бой.
Я рванулся к дяде:
– Барак, не провоцируй отца! Бой неравный! Ты его убьешь!
Он ухмыльнулся, стал разглядывать ногу из оленьей кости, которая служила подпоркой Панноаму, потом прогремел:
– Что говорит мне мой племянник? У Панноама одна нога, а у меня – две?